Владимир КОРОТКЕВИЧ - Христос приземлился в Гродно (Евангелие от Иуды)

Над головами бойцов пролетело ядро, вспахало землю перед мужицким войском.

– Эй, – кричали оттуда. – Поединок не кончен! Горшки кидать будем!

Затем с той стороны долетел лязг: мужицкая катапульта метнула горшок с грязью – в знак предупреждения… Корнилу схватили за руки, уговаривали.

Но результат перестрелки сказался сразу же. Только вышел он неожиданным. Горшок недолётом – видать, не отрегулировали натяжку жил катапульты – упал прямо на голову Пархверу, и та застряла в нём.

– Эй, кум, помочь, что ли? – спросил Фома.

Ударил слегка по горшку, расколол его. По шлему, по лицу, по усам великана плыла жидкая, глинистая грязь.

– Умылся бы, что ли.

Большие синие глаза Пархвера загорелись неудержимой яростью. Он поднял двуручный меч и слепо опустил его. Тумаш еле успел поставить своего лёгкого коня на дыбы, и лезвие вошло глубоко в землю.

И тогда Фома дал врагу ловкого пинка в выпяченный зад. Пархвер вылетел из седла. Хохот покатился над полем. Победители помчали к своим.

Корнила поднял руку в железной перчатке и опустил её.

– Трогай!

Наступило лёгкое замешательство. Чавканье долетало отовсюду.

– Кони завязли, – сказал кто-то. – Не успеем выбраться и взять строй.

– Чёрт! – выбранился Корнила. – Холера! Каноны на линию!

Начали тащить каноны. Но толпа на гребнях уже пришла в движение, поплыла вниз, как белая лава. Медленно и грозно. Пушечные мастера спешили, но тяжёлые каноны заваливались, показывая хоботы небу.

…И вдруг тысячи глоток затянули дикий и суровый хорал.

Ноги в поршнях топтали вереск. Ревели над головами дуды, но голоса заглушали их. Медленно, очень медленно, в реянии оружия над головой, плыло мужицкое войско, словно по линейке обрезанное спереди.

Суровые, как обожжённая глина, лица стариков. Суровые, оливковые от загара лица молодых. Сурово и страшно всё выше и выше воспарял хорал:

Вскинулся над головами белый с золотом и пурпуром хоругвь-стяг.

И вдруг этот медленный, как лава, поток взорвался рыком, покатился с неимоверной, всесокрушающей скоростью. Лес копий всё вырастал над ним, всё ближе были обезумевшие от гнева лица. Час настал.

– А-а-а! Юрий! Юрий! Край! Край!

Взревели навстречу им каноны. Круглые белые хлопья дыма расплылись в туман. Гурьба катилась и вырастала, как во сне. Налетела. Затопила. Вознеслись багры, начали хватать конных и валить их из сёдел на землю, с которой они, тяжёлые, почти не могли подняться. Полетели стрелы и камни. Залязгали дубины и цепы по железным шлемам.

И пошла молотьба.

Через каких-то два часа на лощину опускалось вороньё. Бой, где он ещё бурлил, смещался на запад, к гродненским стенам. Но большая часть железных отходила с поля брани, пришпоривая коней, и толпы победителей преследовали их.

Стража всё же успела пропустить своих и запереть ворота. Но кузнец Кирик Вестун приказал выкатить на линию каноны и стрелять. После короткой канонады половинки ворот вместе с большим куском давно не чиненной стены рассыпались, разрушились, грохнулись оземь. Туча пыли поднялась над обломками. Стража попыталась было обороняться на руинах, но тут на неё с тыла напал вооружённый отряд мещан. Впереди всех орудовали Зенон и золоторукий Тихон Ус. Стиснутые между молотом и наковальней, стражники еле успели выбраться Стременным переулком, а затем Старой улицей к замку и там присоединиться к войску, оставив на земле половину своих людей.

Ильяш погладил белого Братчикового коня.

– Жаль, нет у нас ослов, – посетовал Тумаш. – Для полного, значит, подобия.

– Ослов больше, чем надо. – Юрась тронул коня. – Да они сами верхом ездят.

Туча пыли редела. И сквозь неё мещане увидели всадника, вступающего в город. Низкое солнце нимбом стояло над его головой. Горланил, кричал вооружённый народ с ветвями в руках.

– Страшно подумать, – тихо сказал Иуда, – что это было бы, если бы ты сейчас надумал мерзавцем стать. У-у!

– А они, мерзавцы, все когда-нибудь вот так ими делались, – криво улыбнулся Христос.

Стража и войско между тем дрались перед замковым мостом. Им было тяжело. С крыш кидали камни, палки, дохлых кошек. Свистели, улюлюкали. Напирала вооружённая толпа.

Из-за стен долетали томные, ангельские голоса, и потому стражники сражались остервенело: «Значит, нас не бросили, значит, предводители – там».

…А между тем в замке не осталось уже почти никого из высокопоставленных лиц. Часом раньше, как только Христос вошёл в город, все духовные члены совета, войт и пара магнатов под охраной десятка воинов спустились в подземный ход и по воде побрели к выходу, находящемуся за городской чертой, в какой-нибудь тысяче саженей от замка. Они бросили почти все своё воинство и даже бургомистра Устина: не было времени позаботиться о них.

В городе тайно остался один Флориан Босяцкий – готовить городских торговцев.

Остальные отправились в Волковыск за подмогой.

А у ворот замка бурлила сеча. Висели на копьях, били брёвнами в половинки, и ворота тряслись. Падали камни на поднятые над головами щиты. Рубились на зубцах, и впереди всех тряс пузом Тумаш.

Другие между тем выбивали двери церквей и костёлов, врывались туда. Кожаные поршни пинком открывали алтари, секиры раскалывали дароносицы. Гнев и желание уничтожать были превыше жадности. И потому руки цвета земли с треском раздирали ризы, делали из них онучи. Не обошлось и без побоев, которыми отметили особо ненавистных и жадных рясников.

Наконец вышибли ворота замка и ворвались в него. Бежали переходами, рубились, тащили из покоев людей, одетых в парчу. Кучка крестьян поднимала из каменных мешков узников. Поднимала, завязав им глаза, как коней из шахты, чтоб не ослепли.

И наконец, людская толпа ввалилась в тронный зал. Пылали факелы, мужики остановились, поражённые. Перед ними по всему полу были рассыпаны одеяния, кубки, открытые ларцы, бесценное оружие. А у возвышения стоял в белой сорочке и чёрной свитке – подготовился – бургомистр Устин.

– Берите, – сказал он. – Мёртвому ничего не нужно.

Как раз в этот миг кузнец Кирик Вестун в замковой капелле сбросил на пол ударом гизавры разубранного в золото воскового Христа. Тот улыбался, лёжа на спине.

– И тогда так улыбался! Ид-дол!

И наступил поршнем прямо на восковой лик, смял его.