Владимир КОРОТКЕВИЧ - Христос приземлился в Гродно (Евангелие от Иуды)

«Словно пьяному хозяину», – подумала она и улыбнулась. Мысль эта дала ей на минуту даже какую-то радость и гордость. И она удивилась.

Потом она сбросила платье и легла под шкуру рядом с ним. Задула последнюю свечку. Навалился мрак.

За окном наконец хлынул дождь. Спорый, частый, густой. В окна и двери повеяло прохладным и приятным. И он во сне словно почувствовал это и её тепло рядом, протянул руку и положил ей на грудь.

Что ему снилось?

Она лежала на спине, чувствуя тяжесть и тепло его руки на своей груди, и это было хорошо, и – странно – совсем непривычно.

Последние мысли блуждали в её голове: «Спит как ребёнок… И вообще, дитя по мыслям… Всему поверил. На тебе: пойдём завтра… Пойдём искать любовь. Делать мне больше нечего… Как страдал!.. Щенок… А хороший щенок… Многим лучше, чем те… Жаль, что придётся его убить».

Не под покровом тьмы выходили они из города, а днём. Но их всё равно искали, чтоб убить – пусть даже и не сегодня.

Все четырнадцать были в привычных домотканых хитонах, в крепких кожаных поршнях. У всех апостолов за спинами – котомки, в руках – посохи. На шее у Иуды висел денежный ларец.

Только одна Магдалина, как и полагается, отличалась от них одеждой: даже самое скромное из её одеяний казалось богатым рядом с рубищами бродяг. Но она также собиралась идти пешком, и только мул, навьюченный котомками (его вёл за узду Роскаш), говорил о том, что она прихватила кое-что из своих вещей.

Возле Лидских ворот, высоких, из чёрного нетесаного камня, молча стоял народ. На сей раз не слышно было криков. Расставаться оказалось страшновато: уйдёт и не вернётся, а там разная сволочь и возьмёт за бока. Однажды уже так и случилось.

У самых ворот сидели на конях Лотр, Босяцкий и Григорий Гродненский. За их спинами стоял палач.

А напротив них сбились в уголке старые знакомцы: чёрный до синевы Гиав Турай, резчик Клеоник со своей чертячьей зеленщицей Фаустиной, улыбчивый Марко Турай, золоторукий Тихон Ус, дударь с вечной дудой и мрачный великан Кирик Вестун.

– Вот и идут, – сказал он. – Пожили несколько дней, а тут снова…

– Братишечка, – пропел ласковый дударь. – А Бог, право же, не выдаст. Ну что поделаешь? И повсюду нужно, чтоб добрым людям полегчало.

– Людям полегчает, – вздохнул Зенон (по этому поводу он притащился из деревни). – Как бы нам не похудшало.

Марко Турай думал. После взял Клеоника за руку:

– Глупость мы сделали, что не попробовали с ним договориться, пока здесь был.

– Пил, говорят, – заметил Вестун.

– Ну и что? А ты не пьёшь? – спросил Клеоник. – Давай, идём к нему.

Они подошли к Христу.

– А ну, Боже, отойдём малость.

Лицо Юрася было чуть бледным и мятым с похмелья. Он кивнул головой и отошёл с друзьями в сторону.

– Что вам, дети мои?

– Чтоб сразу понял, с кем говоришь, – объявил Клеоник, – знай: вот этот кузнец город поднял, когда вас в пыточную потащили.

Юрась вскинул голову.

– Браток! Что ж ты раньше не пришёл?

– А так, – опустил глаза Кирик. – Дело своё сделали. Весь город вокруг толчётся. Чего на глаза лезть?

– Вот так мы всегда, – сокрушался Христос. – Я и не знал, была ли там просто толпа, или вёл её кто-то. А теперь вот ухожу. Так и не узнал хорошего человека. Зовут как?

– Кирик Вестун.

– Запомню. Хорошую весть ты принёс, Вестун. А мне было очень одиноко в городе.

Две руки, чёрная и обычная, встретились.

– Времени мало, – молвил Вестун. – По своей воле идёшь?

– Кажется… по своей.

Лотр не видел, с кем там говорит самозванец, да и не очень любопытствовал. Зато он получил возможность переглянуться с Магдалиной. Глаза их встретились. Кардинал одобрительно опустил ресницы, словно подбадривая. Губы Магдалины изогнула странная, отчасти насмешливая улыбка. Как бы молящая и, самую малость, угрожающая. Кардинал уже не смотрел на неё. Она решительно вздохнула и стала искать глазами Юрася.

– Знай и этих, – продолжал кузнец. – Они поднимали окраины города. Это резчик Клеоник. Это Марко Турай. А вон там ещё наши стоят.

Он называл имена, а Христос шевелил губами.

– Запомнил?

– Да. У меня память как вечная.

– А раз вечная, то навек и помни. Это свои. И в драке, и за чаркой, и на дыбе. Потребуется помощь, будут тебя какие-то там фарисеи хватать – за подмогой только к нам. Головы сложим, а выручим.

– Хлопцы, – расчувствовался Юрась, – за что так?

– Ты людей, ты детей накормил, – ответил Марко. – Мы такого не забываем.

– Верите, что я – Бог?

– А Бог тебя знает, – рассудил Клеоник. – Я… не очень. Но кто бы ты ни был – ты с нами в одну дуду дудишь, одинаковые поршни носишь, голодаешь, как мы. Дал ты нам хлеб. И ещё… дал ты нам веру. Веру в то, что не все нам враги, что не все хотят нас зажимать. Должен был ты прийти. А там хоть лысый дьявол с одной ноздрёй.

– Что ж, – произнес Юрась. – А может, и не напрасно так получилось, что я пришёл? Я не упрекаю, но только почему вы не подошли ко мне, хлопцы? Но и так – спасибо вам.

И все четверо земно поклонились друг другу.

– Иди, – напутствовал Вестун. – Имена помни.

В этот миг Лотр поднял руку:

– Люди славного города! Пан Бог наш Иисус с апостолами решил на некоторое время оставить нас. Будет Он ходить по краю, вещая слово Божье.

Глаза кардинала были влажными. Лицо дышало благородством.

– Надеюсь, не заслужим мы от Него нареканий. Тихо и спокойно будем выполнять свои обязанности перед Ним, Мессией нашим, перед землей нашей возлюбленной, Церковью, державой и панами. Будем ждать Его… За работу, милые братья мои! За работу!

Тут не выдержала и заголосила какая-то баба в толпе: «А на кого ж Ты нас?!» – и запнулась, видимо, соседи цыкнули. Люди стояли молча.

И тогда загудели дудки в руках стражи и грустно, высоко запели рога.

Слушая их, стояли у стены на выступе фра Альбин Кристофич и Каспар Бекеш. Последний, видимо, чуть выпил вина – разрумянилось красивое лицо. На солнечно-золотых волосах юноши лежал бархатно-чёрный, с отливом в синий, берет. Ветерок шевелил пышный султан из перьев. Плащ переброшен через плечо. На поясе короткий золотой меч – корд. Девки заглядывались на юношу. Но он глядел только на собравшихся в дорогу апостолов и на того, кто называл себя Христом. Глядел, словно пытался понять его.

– Они не могут верить, – обратился он наконец к Кристофичу. – Смотри, какое лицо. Явно с похмелья. Божеского в нём не больше, чем у всех тут. Обычный человек.