Владимир КОРОТКЕВИЧ - Христос приземлился в Гродно (Евангелие от Иуды)

Юрась смеялся вместе со всеми, оскалив белые зубы. И вдруг смолк – это толкнул его Тумаш. Исчезла улыбка. Рассекая толпу, приближался к ним закованный в латы и кольчуги конный отряд. Безжалостные, дремучие глаза Корнилы встретили неестественно большие и прозрачные глаза Христа. Сотник усмехнулся.

Что-то поняв, смолк и народ. Теперь железный конь высился прямо над Юрасем. Сотник положил одну руку на рукоять меча.

– Отгулялся, жулик. Цепь сюда!

И протянул руку в железной перчатке:

– Взять!

– Что такое? Кто? За какой грех? – шептали повсюду.

И тогда запели голоса священников:

– Приговор духовного суда… Вор… Богохульник… Поругатель Бога и Церкви… По приказу святой службы.

Услышав страшное название, горожане начали отступать. Вокруг небольшой кучки людей легло широкое кольцо отчуждения и страха. И тут внезапно диким голосом, словно в Судный день, заголосил Раввуни:

– Я тебе дам цепь, босяк! Ты на кого руку поднял, ты на кого!..

Мрачная, неживая усмешка вновь раздвинула губы сотника.

– Н-ну… На кого?

– На Хрис-та! – вдруг нестерпимо возвысил голос Юрась.

Толпа ахнула.

– Да, на Христа! – взревел Фома. – Слыхали, в Гродно?

– Ти-хо! – поднял перчатку сотник. – Это не тот. Это самозванец и мошенник по имени Якуб Мяльшцинский, беглец из Польши, которого давно разыскивает за ересь и злодеяния сыскная инквизиция.

О Мяльшцинском многие слышали. Это действительно был самозванец, неудачно выдавший себя за Мессию. Мессии в то время росли как грибы.

– Обман! – сказал Братчик. – Истинно я – Христос.

– Если он Христос, – обратился к толпе сотник, – пусть прилюдно сотворит чудо.

Юрась молчал. На этот раз его, кажется, действительно поймали. На этот раз не выкрутишься. Всё. Молчала и толпа.

В этот момент взгляд Христа упал на слепых, сидевших возле одного воза. Страшные, бугроватые верхние веки, безучастные лица. Возможно, вырвут глаза и ему.

И тут он удивился. Один из слепых, пользуясь тем, что на него никто не обращает внимания, во все глаза смотрел на беспорточного торговца, на сотника и на него, Юрася.

С радостью ощущая, как возвращается жизнь, Юрась незаметно показал ему золотой (какое счастье, что его не проели!) и спросил глазами: «Хватит?».

«Хватит», – опустил «слепой» глаза и зашептал что-то соседу, человеку такого же разбойного вида, как и он сам.

Ноздри Христа раздувались. Он вскинул голову, и на притихшую толпу ударами топора обрушились слова:

– Будет чудо!

Базар замер. На лице сотника проступило недоумение.

– Приведите мне… Ну, хотя бы вон тех слепых.

Люди бросились к калекам, подняли их и на руках доставили к Юрасю. Толпа взирала со священным страхом на бугристые, видимо от старых язв, веки. Сомнений не было.

– Но прежде всего я хочу спросить у них, хотят ли они стать зрячими? На такой паскудный мир, может, лучше и не глядеть… Люди, хотите ли вы глазами видеть?

– Батюшка, – застонал первый, – спаси! Дети малые! Хоть пару лет! Били меня люди пана Жабы арапником по голове.

Народ умолк. Он не знал, что слепцы мнимые, но свято им верил, слишком уж обычные вещи они говорили:

– Тебя ради выжгло мне глаза в московском походе.

– Боже! – причитал третий. – Тебя ради в пыточной мне светом в глаза целую неделю били.

Толпа ощетинилась. И тут, понимая, что дело пока что складывается не на пользу сотника, попы начали голосить:

– Не слушай, люд новогрудский… Это еретик, а не Христос!.. Вор!.. Схватите! Выдайте святой службе! Не искушайте Бога гуслями чернокнижными… На дыбу их!

Кто-то встал перед ними:

– А я тебе, поповское отродье, сейчас как дам, так ты и зад небу покажешь. Не мешай. Христос или нет – сами с глазами. А слепых не тронь – видишь, веки какие? Да не у тебя ли в пыточной, доминиканская ты падла, его и ослепили?

Люди молча надвигались на рясников. Воцарилось молчание.

Юрась шепнул Тумашу:

– Ну, брат, если выпутаемся, я им покажу. Думал ещё, делать ли нам тот фокус. А раз они, церковные крысы, так с нами, – ну, мы им…

– Прости, люд новогрудский, – в тишине сказал доминиканец.

– То-то… Давай, человече.

Христос склонился, зачерпнул из-под ног грязь и левой рукой взял «слепого» за руку. Золотой перешёл «слепому», и тот молча склонил голову: «Хватит». И тогда Христос мазнул грязью всех троих по глазам.

– Идите. Омойтесь. Будете видеть свет небесный… Люди, отведите их к ручью, оставьте на минуту одних.

Если бы он знал, какую ошибку чуть не допустил, похолодел бы. Но всё, к счастью, обошлось хорошо…. «Слепые» умылись у колодца.

– Вот холера, – ворчал один. – Как плюхнул по глазам! А что, хлопцы, если мы сейчас его бросим и убежим? Золотой у нас.

– Не говори, – проговорил тот, что смотрел на Юрася. – А вдруг догонят? Скажут: он вас излечил, а вы вместо благодарности его – на дыбу. Нет, брат, придётся вернуться.

– А грязь какая смердящая, – пожаловался третий.

– Ничего, – ответил подстрекатель. – Мы с него за эту грязь и за то, что не сбежали, лишние золотые возьмём.

– Бедный, – усомнился первый.

– Чёрт с ним. Да ещё и со зрителей сдерём. Пошли. Вынимай горох.

Они вынули из-под век подложенные туда половинки горошин, проморгались и, зажмурив глаза, пошли назад.

Корнила с тупой издевкой смотрел на бродяг. Увидел, что слепые приближаются, что глаза у них зажмурены, и усмехнулся:

– Что, выкрутиться хотел – не помогло?

Слепых подвели. Юрась перекрестил их.

– Смотри! – приказал он. – Гляди на Бога в славе Его!

Слепой «с трудом» приподнял веки.

– Пане Боже, – тронул шёпот уста. – Вижу… Вижу, Пане Боже! Созерцаю светлый лик Твой! – Бросил взгляд на сотника: – А это что за богомерзкое рыло?

Сотник растерялся. Двое других бывших слепцов смотрели на него с плохо скрытой брезгливостью.

– Чёрт, – изрек один.

– Ясно, что Сатана, – заметил Раввуни. – Только рога под волосами.

Два мещанина подошли к сотнику.

– Н-ну, рыло. Это как же? На Бога руку поднял. Савл, паче кала смердящий.

Корнила налился краской. Вырвал меч.

– Ти-хо, хлопы!

Это он сделал напрасно. Новогрудским мещанам, как и вообще тогдашним мещанам, оружием грозить не стоило. Рык толпы набирал силу, подогреваемый шальной яростью. Гулко лопнул, разбившись о голову Корнилы, пустой горшок. Конники потащили мечи из ножен. И тут белое, синее, красное, золотоволосое, пёстрое от дубинок, палок, кордов, клевцов и пик море накатило на них со всех сторон. Полетели квашни, поленья, засвистели в воздухе камни.

Напуганные криком, ослеплённые, кони ярились и вставали на дыбы, а потом что было духу рванули сквозь толпу и полетели прочь. Вдогонку им для острастки пустили с десяток стрел. Магдалина в отчаянии наблюдала бешеный бег латников, зная, что раньше чем через пару дней (и то взяв подкрепление в Любче) Корнила сюда не вернётся. Смекнула, что Христос теперь навострит отсюда лыжи и, значит, снова дороги, самые глухие, где даже голубиных станций нет, значит, надо идти и бросить Ратму.