Евдокия Ростопчина - Палаццо Форли

Динах вспыхнула, но, постигая надобность не раздражать сестры маркиза, она превозмогла себя и с вкрадчивой ласковостью обиженной невинности отвечала вздыхая:

— Я вижу с сожалением, эччеленца, что вас предупредили и вооружили против меня!.. Но я уповаю на милосердие Божие и на вашу справедливость! Вы отличите невинную, любящую женщину от корыстолюбивых ее родственников; вы не оставите ее в ответе за их расчеты и поступки, когда она подвергается всей их злобе, всякому от них мщению, чтоб исполнить священный долг благодарности и сердца… Пусть Бианкерини замышляет присвоить себе собственность маркиза: у меня в руках средство разрушить его замыслы… я принесла чем спасти нашего Лоренцо!

И Динах, обдумывая каждое слово притворного увлечения и рассчитывавшая на театральные эффекты, приблизилась опять к маркезине, будто движимая волнением… Но ее остановило движение непреклонной слушательницы.

— Я знаю наперед, что вы мне покажете: подмененную расписку менялы Сан-Квирико, данную еврею Ионафану. К ней прибавлен другой подлог, передано обязательство на имя моего брата, и этот подлог совершен рукою вашей подруги. Вы видите, что мне все известно, синьора! Если я еще дивлюсь чему — это вашей дерзости! Как смели вы подумать, что маркиз Лоренцо Форли воспользуется этим ложным документом? Как могли вы предполагать, что брат мой примет милостыню от вас!..

— Это не милостыня, а возвращение того, что у него было отнято обманом; корыстолюбцы употребили во зло страсть маркиза ко мне, чтобы выманить у него, под предлогом займа, закладные на все имущество рода Форли; я не хочу служить посредницею и орудием такого грабительства; конечно, надо было употребить уловку, чтоб найти средство защитить маркиза Лоренцо, но, в таком случае, обман позволителен против обмана!

— Да, у вас, по талмуду, быть может!.. Но у нас, христиан, нет! Воровство не оправдывает воровства, и мой брат, маркиз Форли, не принял бы иначе как за жесточайшую себе обиду ваше странное предложение, синьора! Маркиз Форли занимал деньги у вашего отца — куда и в какие руки эти деньги перешли, это уже другое дело — но он выполнил свое; он заплатил сполна весь свой долг!

— Если синьор Лоренцо не захочет рассчитаться с Сан-Квирико посредством этой двойной расписки, если ваша родовая гордость мешает ему принять из рук моих способ освободиться от мнимого долга, то он может и даже должен принять за своею невестою: — я выхожу за него замуж и дарю жениху моему палаццо и имение его, освобожденные от залога.

Маркезина вспыхнула.

— Вы забываетесь, синьора!.. — ответила она с горьким смехом. — Вам, конечно, можно желать возвыситься до маркиза, но никогда не удастся вам унизить его до себя! Я знаю моего брата: он скорей пойдет зарабатывать в поте лица свой насущный хлеб, чем согласится на такой брак.

И Пиэррина тем громче и тем положительнее утверждала свое мнение, чем более сама, в тайне души своей, сомневалась в нем… Постигнувши слабость и пустоту маркиза, она не смела уже ни в чем полагаться на него, но глубокое чувство семейного достоинства не позволяло ей показывать своих опасений. Динах потеряла всю власть над собою. Презрение маркезины произвело на нее то же самое действие, какое оно имело некогда на Леви, почти при подобном лее объяснении. Кровь прилила к голове и к груди Динах; она подняла свои голубые глаза, позеленевшие от злобы, и хотела было разразиться дерзкими словами, но ее остановили молниеносные взоры, сверкавшие величественным гневом справедливого негодования. Маркезина угадала мысли своей противницы.

— Поймите меня наконец! — сказала она спокойно, но с тою же неумолимою непреклонностью, — не потому гнушаюсь я вами, что вы дочь мнимого жида Ионафана, а потому, что вы душою и сердцем на него похожи, он передал вам всю порочность свою!.. Не происхождение ваше уничтожает вас в глазах моих, но чувства и поступки ваши! Женщина возвышается и прославляется своею любовью, или унижается и пятнает себя ею… Если бы вы были достойны моего брата, я сама взяла бы вас за руку и просила быть мне сестрою!.. Если бы Динах дель-Гуадо была девушка, столь же добрая и любящая, сколько она очаровательна, то маркезина Форли сама ввела бы ее в палаццо своих предков и посадила бы ее на место законной супруги Лоренцо… Но вы служили орудием алчности вашего семейства относительно моего брата… Вы навсегда будете для меня Динах дель-Гуадо!..

— Я принуждена была поступить против своей воли… я только разыгрывала роль и носила маску, для которых была вскормлена и воспитана заранее.

— И вы мастерски вошли в дух вашей роли; вы славно владели этой маской!.. Нет, вы не любили моего брата! Любовь — высшее посвящение в задушевные тайны жизни, она отмечает и озаряет лучезарным блеском своих избранных: на вас нет ее живительного отблеска… Вы не знаете, вы не понимаете, что значит любить! И теперь вас привели сюда не преданность к брату моему, не желание спасти его: вы пришли, руководимая расчетом и тщеславием, вам хочется быть маркизою!.. Но вы ошиблись или опоздали, синьора!.. Лоренцо нет больше во Флоренции, маркиз уехал.

— Уехал! Маркиз уехал, не простившись со мною, не сказав мне, не предупредив меня!.. Быть не может!.. Куда он уехал? Зачем?

Динах все еще не верила, но уже беспокоилась… Ей казалось слишком невозможным, чтобы рухнули вдруг все ее надежды в ту самую минуту, когда она видела себя так близко от их блестящего исполнения.

— Маркиз уехал, — повторила Пиэррина, — и предоставляет свой палаццо в уплату взаимодавцам. Нет ничего проще и вернее. И могу дать вам мое слово, что его теперь нет ни в городе, а скоро — не будет и во всей Италии!

— Но где же он? куда уехал? зачем? — спрашивала безотчетно и бессознательно Динах, сбитая с толку неожиданным и громовым уничтожением всех ее воздушных замков.

— Где он и куда поехал, это покуда его тайна и вам она не нужна! Богу угодно было спасти его от ваших козней; это утешает меня в разлуке с ним, подавая надежду, что вы больше с ним не встретитесь и никогда его не увидите!

— Но почему вы знаете?.. — пытался спросить развязно язык еврейки, между тем как несвязные мысли бродили и путались в ее голове.

— Вот письмо, которое он мне оставил, — отвечала маркезина, показывая на бумажку, смятую в ее руке.

— Письмо?.. Ах я ветреница! — воскликнула дочь Ионафана, поспешно вынимая из своего кармана нераспечатанный пакет. У меня тоже письмо… Я нашла его на столе моем и не догадалась прочесть, торопясь разыскать маркиза!

Она поспешно сорвала печать и жадно пробегала глазами письмо Лоренцо. Лицо ее, искаженное досадою, прояснялось и расцветало, усмешка полураздвинула губы и глаза заблистали необъяснимым удовольствием.