Николай Дмитриев - Обязан выжить

— Достаточно и этого! — глухо отозвался дядя Викентий и, немного помолчав, закончил: — Для расторжения брака…

— Понимаю, — Гричишин усмехнулся.

Дядя Викентий перевернул фотографию. С обратной стороны четко просматривался отпечаток со свастикой и какая-то маловразумительная надпись по-немецки.

— Что это? — дядя Викентий посмотрел на Гричишина.

— Це?.. Це пидтвердження, що фото було призначено для спецальбома в немецком борделе. Предупреждаю сразу, есть и большая карточка для витрины, а надо будет, найдем свидетелей.

— Значит… — начал было дядя Викентий и осекся.

— Так, так… Це означае, що ця особа була спецагентом, и после этого органы будут считать и вас, и племянника принайми пособниками. Все ясно?

— Все… — потухшим голосом отозвался дядя Викентий и вдруг спросил: — Я могу оставить это фото себе?

— Конечно. А когда мы убедимся в вашей честности, вы получите все отпечатки и негатив. Со гласны?

— Согласен… — эхом отозвался дядя Викентий и опустил голову.

Юрко Гричишин ушел сразу, а дядя Викентий еще долго сидел на лавке, машинально теребя в пальцах пожухлый листик. Наконец, словно сбрасывая с себя тяжелый груз, он встряхнул плечами, поднялся и решительно направился к выходу. Оказавшись на улице, он сел в трамвай и, пока вагон кружил улочками старого города, молча смотрел в окно. На остановке, ближайшей к цветочной лавке, дядя Викентий вышел и медленно зашагал тротуаром к знакомой браме.

Едва увидев дядю Викентия, взволнованная Тереза бросилась к нему.

— Ну как там, Янчику?

— Ну, как… — дядя Викентий тяжело опустился на стул. — Завербовали…

— Ты что, пошел на это из-за меня?

Тереза подошла сзади и обняла дядю Викентия за плечи, а тот благодарно потерся щекой об ее руку и вздохнул:

— Ах, если б нас было только двое…

— Невже? — перепугалась Тереза. — Невже молодых зацепили?

— Конечно, но чтобы так… — Дядя Викентий положил снимок на стол. — Смотри сама. Может, узнаешь кого…

Тереза взяла фотокарточку и вдруг, уронив на стол, посмотрела на дядю Викентия.

— Янчику…

— Ты не ответила… — дядя Викентий поднял тяжелый взгляд и снова подал ей фотографию.

— Зараз, Янчику, зараз… — она заставила себя всмотреться в снимок. — Нет, Янчику, я их не знаю. Але ж… Але ж…

— Все, хватит причитаний! — резко оборвал ее дядя Викентий. — И без тебя знаю. Эти долбаки, наверно, давно в лесу или в горах. А вот фотограф…

— Ты что задумал, Янчику? — спохватилась Тереза.

— Что? — переспросил ее дядя Викентий и вдруг совсем другим тоном спросил: — Ты хочешь избавиться от всего этого?

— Только с тобой, Янчику…

— Хорошо… Тогда узнай… Кто он, этот фотограф.

«Виллис» с двумя военными стоял в тихом переулке. Смеркалось. Капитан «Петрищенко», сидевший рядом с шофером, время от времени поглядывал вдоль улицы и, чтобы скоротать время, в который раз напоминал подчиненным:

— Значит, как «дядя» появится, сразу за ним…

— А как не появится? Может, зря ждем.

— Появится, — небрежно заметил капитан и обратился только к водителю: — Ты не забудь, подгадай так, чтоб с тем проходным двором рядом. Вон он, видишь?

Шофер, которому уже наверняка надоело слушать напоминания, вяло отозвался:

— Да подгадаю, чего там…

Капитан отлично понимал состояние подчиненных и все равно, считая, что так и надо, продолжал надоедать:

— И вот что… Я опосля тем двором на ту улицу выйду, а вы тут поковыряетесь. Если пойдет куда, проследите. Разговор в общем-то недолгий.

— А чего недолгий? Вроде как в гости…

— Не скажи, по первому разу и отказать может. Он у меня, едри его в корень, панок гоноровый. А может, забоится или заподозрит чего. Тоже ведь бывает…

— Нет, раз начали, выпускать нельзя…

— Ладно, не боись, я круто поверну. А если не согласится, пень старый, вообще не выпущу, в камере договариваться будем, ясно? — «Петрищенко» снова поглядел вдоль улицы и встрепенулся. — Кончай балачки! Идет…

Где-то за полквартала от них из-за угла появился дядя Викентий, который, как было заметно, куда-то спешил, и «виллис» сразу же стронулся с места. Едва автомобиль, с определенным расчетом догонявший дядю Викентия, поравнялся с ним, «Петрищенко», не дожидаясь остановки машины, выскочил на тротуар.

— А-а-а, Викентий Егорович! Куда идем?

— Да вот домой. К своим… — дядя Викентий приостановился.

— Торопитесь? — поинтересовался «Петрищенко» и предложил: — Может, машиной?

— Да нет, спасибо, — поблагодарил дядя Викентий. — Я пешочком.

— Викентий Егорович, раз не торопитесь, может ко мне? — слегка переигрывая, «Петрищенко» раскинул руки.

— А вы что, живете здесь? — дядя Викентий подозрительно заглянул в полутемный проезд и отрицательно покачал головой. — Неудобно вроде…

— Да чего там неудобно! — «Петрищенко» нахально потянул дядю Викентия за локоть. — Чего там… Церемонии какие… Зайдем на минутку! Дерябнем по стаканчику, всего делов…

Скорее всего, дядя Викентий просто не ожидал столь мощного напора, и потому, только дав себя затянуть через проезд в совсем уже темный двор, окончательно воспротивился:

— Да нет, лучше уж другой раз…

— Пошли, выпьем, — так и не уразумев, в чем дело, «Петрищенко» продолжал упрямо тянуть невольного гостя вглубь двора.

— Сказал, нет! — резко оборвал его дядя Викентий и, выдернув руку, решительно повернулся спиной к «Петрищенко», явно намереваясь вернуться назад, на улицу.

И тут «Петрищенко», сообразив, что весь заранее разработанный план рухнул, сноровисто ударил дядю Викентия по голове. Дядя Викентий беззвучно повалился на землю, и «Петрищенко», подсвечивая карманным фонариком, принялся рыться в его карманах. Глянцевито-блестящая фотография сразу же бросилась ему в глаза, и, едва увидев ее, «Петрищенко» бросил остальные бумаги. Примерно минуту он со вкусом рассматривал изображение, потом, машинально перевернув снимок, вдруг заметил немецкую надпись над печатью с орлом. В его лице мелькнуло что-то хищное, и именно в этот момент пришедший в себя дядя Викентий начал медленно подниматься.

— Ну что, оклемался, сука белогвардейская! — «Петрищенко» ткнул фотографию в лицо дяде Викентию. — Что, твоя?

— Ну, моя… — дядя Викентий осторожно пощупал затылок.

— Вот ты, значит, кто… — злорадно протянул «Петрищенко» и решительно заключил: — Пошли, расскажешь…

— Что рассказывать? Кому? — вроде не догадываясь, в чем дело, переспросил дядя Викентий.

— Про все расскажешь, гад! — «Петрищенко» толкнул дядю Викентия. — Когда на немцев работать начал. Зачем сюда прибыл. А то племянник, любовь, романтика, мать вашу…

— Подожди… — дядя Викентий поднял голову и, жмурясь от светового луча, направленного в лицо, посмотрел на «Петрищенко».