Иван Любенко - Тайна персидского обоза

— Я полагаю, что в ближайшие дни этот мерзавец предстанет перед правосудием, и вам не стоит волноваться. Я в этом абсолютно уверен.

— Вы серьезно?

— Вполне.

— Спасибо на добром слове.

Ардашев и Раздольский медленно побрели по главной аллее к выходу. Поднявшись к въездным воротам, они невольно остановились, залюбовавшись колокольней Казанского собора, белой свечкой взлетающей к облакам. На золоченом куполе горел православный крест, отражая собой заходившее солнце.

Спокойный и размеренный ритм интендантского управления был нарушен. С раннего утра во дворе военного ведомства крутились городовые и уныло топтались четверо арестантов, доставленных на подводе из Тюремного замка. Вскоре скрипнули несмазанные дверные петли, и внутри старого соляного склада закипела работа. Дружный скрежет шанцевого инструмента о каменную плиту время от времени прерывался грубыми окриками полицейских.

К вечеру уставшие заключенные смогли очистить подземелье от осыпавшегося грунта почти на две сажени, но путь преградила гранитная скала. Сомнения не было — копать начали в нужном месте, да вот только дальше пробиться было невозможно.

Каширин и убеленный сединой полковник о чем-то горячо спорили в самом центре двора. Поляничко стоял рядом и молчал.

— Да поймите же, Николай Филиппович, это дело государственной важности. Тут золота на многие миллионы, — уговаривал начальника интендантской службы Антон Филаретович и для убедительности протянул ответ Департамента полиции.

Пробежав глазами текст, военный ответствовал:

— Не спорю, может, это действительно так. Но где гарантия, что персидские монеты спрятаны именно здесь? Дай вам волю, господа полицейские, вы мне весь двор перекопаете… Только напрасно все это. Сокровищ вы все равно не найдете.

— Это почему? — недовольным пузырем надулся Каширин.

— А потому что ищете наобум лазаря. Насколько я понял, у вас ничего, кроме этой столичной бумажки, нет. С тех пор много воды утекло. Старые деревянные дома снесли, на их месте понастроили новые, каменные, на прочном фундаменте. А вы что ж, подкапываться под них собираетесь?

— Да нам бы только эту глыбу обойти, — не унимался Антон Филаретович.

— Ну, хорошо. Допустим, обойдете, а дальше-то что?

— Возможно, мы наткнемся на клад, — неуверенно проговорил сыщик.

— Вот в том-то и дело, что возможно, — сделал ударение на последнем слове полковник. — А это значит: может быть, да, а может, и нет! А с разрытыми ходами что делать? Обратно засыпать или экскурсии по ним водить будем?

Ответа не последовало, но сзади послышались шаги. Все обернулись. В сопровождении дежурного офицера приближался Ардашев.

— И несет же его нелегкая, — досадливо пробубнил Каширин.

— Добрый вечер, господа. Хотел к вам, Ефим Андреевич, в гости наведаться, а мне околоточный разъяснил, что все сыскное начальство персидский клад ищет, — хитро улыбнулся присяжный поверенный.

— Что поделаешь, Клим Пантелеевич, если начальство так распорядилось. Сказано — искать, вот и копаем.

— Разрешите полюбопытствовать? — присяжный поверенный указал в направлении склада.

— Сколько угодно…

Ардашев в одиночестве спустился в помещение. В дальнем левом углу огромная каменная плита была вытащена из земли и немногим более чем на пол-аршина отодвинута в сторону. На полу высилась земляная куча. Постояв на месте, адвокат вернулся и вновь обратился к начальнику сыскного отделения:

— Ефим Андреевич, не могли бы вы уделить мне несколько минут? Прошу прощения, господа, — извинился он перед присутствующими, — но это разговор сугубо конфиденциальный и касается третьего лица.

— Что ж, тогда пойдемте ко мне, — обрадовался Поляничко, оставив на долю подчиненного продолжение нелегкого разговора с полковником.

— А как же с разрытыми траншеями быть? — вымолвил в растерянности коллежский секретарь.

— Занимайтесь, Антон Филаретович, занимайтесь, — махнул рукой старый сыщик и вместе с Ардашевым направился к выходу.

Интендантство и полицейское управление стояли почти по соседству. И уже через несколько минут начальник сыскного отделения и присяжный поверенный сидели на шатких венских стульях казенного кабинета.

— Насколько мне известно, по подозрению в совершении смертоубийства госпожи Загорской арестован ее внук Аркадий Шахманский. Как я понимаю, для этого у вас имелись достаточно веские основания.

— Именно так, Клим Пантелеевич. — Поляничко открыл дверцу стола и выложил на его зеленое сукно какой-то листок и пару калош, выглядывающих из мятой газеты. — Перед его арестом нам подбросили вот это, — он указал на анонимное послание. — Я лично выехал на место и нашел этот сверток.

Адвокат внимательно осмотрел записку и пару калош. На подошве остались следы песка, очень похожего на тот, которым была посыпана боковая дорожка. Внутри холодным блеском отливали металлические вставки с буквами «А. Ш.». Тяжело вздохнув, Ардашев спросил:

— А что говорит по этому поводу Шахманский?

— Не сознается. Говорит, что калоши его, но за день до убийства их украли. Однако его слова ничем не подкреплены. А между тем, Клим Пантелеевич, у него полностью отсутствует алиби. Мы допросили всех, кто был в тот день на смотровой площадке, и получается, что в момент убийства Загорской Шахманский отсутствовал дольше всех, и притом он гулял в одиночестве, что, согласитесь, несколько странно. К тому же вам хорошо известно, что внук — самое заинтересованное лицо в смерти бабки, ведь именно ему по духовной отписано два дома.

— Вы были бы совершенно правы, Ефим Андреевич, если бы не одно «но».

— Какое?

— У Шахманского есть алиби: в момент убийства он был достаточно далеко от места происшествия, и к тому же не один…

— А с кем, позвольте узнать?

— С горничной — Анной Перетягиной. Она, правда, замужем, и я не знаю, согласится ли она это подтвердить. Насколько я понял, арестованный об этом обстоятельстве и не заикался.

— Оно и понятно — дельце-то субтильное, — расправил нафабренные усы Поляничко. — Они, думаю, не псалтырь читали. — Полицейский помолчал, а потом добавил: — Так-то оно так, но прежде об этом должен заявить сам подозреваемый, и лишь после этого следователь может допросить свидетельницу. А вам, Клим Пантелеевич, об этом сама прислуга поведала?

— Нет. Их видел художник Раздольский. И если даже Перетягина или сам Шахманский откажутся засвидетельствовать факт совместного нахождения, за них это сделает Модест Бенедиктович. Так что придется начинать именно с его допроса.

— Ну, хорошо. Я сегодня же поставлю об этом в известность Кошкидько. Но даже если это подтвердится, Шахманский все равно останется под стражей… А может, придется арестовать еще и прислугу.