Михаил Крупин - Дуэль на троих

Из журнала Таисии (в послушании Анны)

Трубецкой-Ковровой

Я отсчитывала шаги от поворота, попутно прикладывая к стенке свой аршин. Плевать было и на шаги, и на аршин: главное – описанная Исидором угловая ниша, где заложен фитиль, тайно протянутый к ящику…

Мельком сообразила: значит, наши все-таки успели все вывезти, потому и не взорвали склад! Зря ругался Исидор. Пожалели старинную башню!.. Но здесь лежит теперь не меньше – а, поди, много более! – французского добра. Вернее, зла. Лютого зла – современного и беспощадного: кремневые ружья, усовершенствованные пушки, зажигательные бомбы, смертоносные гранаты. Все то, что помогает корсиканцу во главе Европы подчинить мою Россию, побивать сотнями наших русских защитников – дворян и простых ополченцев, офицеров и солдат…

Право, вспоминаю теперь, что не было секунды, когда бы не хотелось броситься куда глаза глядят от этих ленивых (но до поры, до поры!) часовых, от темного нагромождения смерти в ящиках, от всей этой жуткой новизны безумия и риска! – умчаться без оглядки в смиренную и безопасную келью, где можно до утра молиться за Россию, за ее героев – и живых, и погибших. За Коленьку…

Но я понимала, что если сбегу, то искренно, всем сердцем молиться уже не смогу, а значит – и Бог не услышит.

Всем ли сердцем я с ними, с Колей и с Россией, выяснялось именно сейчас.

И сквозь ужас как будто с закрытыми глазами летела, летела… И тряслась, и трусила, но не могла теперь остановить свое движение.

Из дневника Жана Бекле

Нужная плинфа была заменена явно неродным стене, более красным и шершавым, чем надо, кирпичиком.

Я с трудом, но все же быстро выломал его своим кинжалом. Дальше стояла старинная плинфа.

Я начал пробовать ее лезвием по краю… Ни малейшей щелки! Итальянские кирпичики в древнем растворе лежали, как влитые! В сердцах я ударил рукояткой ножа в центр плинфы. И тут…

В стенной глубине что-то случилось! Я услышал короткий механический шорох, и… плинфа, как живая, выдвинулась на два ногтя мне навстречу, точно издавна ждала! Я очумело смотрел на нее несколько секунд, потом вскинул руки и с двух сторон, двумя лезвиями – кинжала и ножа – вытянул кирпичик далее и уже после рукой вынул совсем…

Из журнала Таисии (в послушании Анны)

Трубецкой-Ковровой

Вот он – запал!.. Обмазанный смолой жгутище (я сразу вымазала руку). Он уходит дальше в темноту, за поворот. Все правильно!

Проверять приводит ли он к пороху – нет времени. Часовые уже беспокоятся – советуются, правильно ли поступили, дозволив мне промерить арсенал? Не доложить ли командиру?

Не выдать бы им раньше времени тайник!..

Из дневника Жана Бекле

Я вытянул на свет увесистую серебристую (явно серебряную) трубку – какие со времен Египта отливают для важных бумаг. Хотел назвать «футляр», но так назвать сию древнюю вещицу с цветочно-звериным узором – ни язык, ни перо не поворачиваются.

С усилием свернул крышку. Из серебряной трубки застенчиво выглядывал краешек пергаментного свитка…

Из журнала Таисии (в послушании Анны)

Трубецкой-Ковровой

Слышу мерный шаг по ступенькам крыльца – один часовой начал ко мне подниматься. Все! Не успела!

Но вот второй его окликнул и начал что-то тихонько говорить. Тут я как сумасшедшая выхватила кремень и – о чудо! – обычно во всех играх с соседскими мальчишками такая неумеха, с одного удара высекла огонь!

Поджечь просмоленный жгут – было делом еще одной секунды. Лишь бы он шел куда надо, и не было обрыва на другом конце! Ведь я так и не видала порохового заряда. Вдруг его давно нашли французы?..

В следующую секунду часовой уже входил под тесный свод арсенала. А я бежала вон. Хватило же ума в последний миг замедлить шаг. А то бы меня попросту схватили за рукав.

– Герр лейтенант, – не в пример суровее, чем раньше, сказал капрал. – Никак не можем более вам предлагать свое гостеприимство. Пойдемте к командиру.

– Уже излишне, – как можно беззаботнее взмахнула я тесемочкой. – Здесь не поместится и малой доли нашего добра. Мне это помещение неинтересно!

Сходя с кирпичного крыльца, я деловито покручивала головой, словно взыскуя в округе новых подходящих зданий, и затылком чувствовала взгляды капрала и его солдата… Только не оборачиваться! Еще десять шагов и – поворот! Сказав себе это со всею решительностью… я вдруг побежала. Сзади тут же взмыли крики часовых…

Но в тот же миг ахнул такой гром небесный – словно июльская гроза клубилась точно над моею головой!.. Мимо угла домика, за который я успела повернуть, с визгом пронеслись обломки бревен, кирпичей, колес, веток… Не поручусь, но мне даже показалось, что в числе прочего свистели и ядра.

Из дневника Жана Бекле

…В этот миг мне показалось, что я опять в шеренгах при Бородине. Столь изрядная взрывная волна жахнула по моей башне, что четырехсотлетняя кладка дрогнула. Откуда-то сверху посыпался песок…

Невольно пригнувшись, я оступился, и бесценная трубка выскочила у меня из рук. Я поймал ее у самого пола, сунул за пазуху и запрыгал через три ступеньки вниз, на улицу – понять, что там стряслось?!..

Ноздри щекотал отвратительный букет из запахов сгоревшего пороха, селитры и кирпичной пыли… По улице туда-сюда сновали солдаты. Я некоторое время пытался отловить кого-нибудь за рукав, наконец, отчаявшись, гаркнул:

– Что это было?!.. Что?!

– Арсенал рвануло! – ответил один на бегу и махнул рукой в ту сторону, откуда в небо колонной поднимался густой черный дым.

Затрубили тревогу. А сверху еще падали какие-то ошметки, щепки и пепел…

Я цапнул за шкирку другого солдата:

– Кто? Диверсия?

– Ну не само же! – только отмахнулся тот. – Ясно – партизаны!

Через пару минут я уже подбегал к развороченному мощным взрывом зданию. По обломкам гуляло широкое, хотя почти прозрачное на ярком солнце, пламя. Несколько солдат, пригнувшись, спешно сбрасывали последние камни с двух безжизненных тел. Видимо, это были часовые.

Вокруг уже собиралась толпа. Один солдат был еще жив. Его пробовали расспросить: «Ты что-то знаешь, приятель? Что было?..»

Тот пытался ответить заплетающимся языком: «Пру… пру…». Видимо, бедняге уже грезилось, что он несется вскачь и хочет удержать лихого скакуна, безвозвратно несущего его в преисподнюю.

Я вдруг вспомнил о своей монашке и поспешил в направлении монастыря, где обретался ее балованный дедушка. Вернее, в поисках этого самого направления, так как события последних минут заметно пошатнули во мне все ориентиры по кремлевской географии.

Я на бегу спрашивал всякого встречного и поперечного: «К Чудову монастырю так попаду?», и получал в ответ что-то вроде «сейчас не до монастырей», в лучшем случае – «здесь где-то рядом», пока на очередном повороте едва не сбил с ног миниатюрного прусского офицерика, совсем юного. И мундир, и личико – все в копоти, со смешными, будто приклеенными усами…