Пол Андерсон - Королева викингов

Бард собрался с духом:

— Я все сделаю, как надо. И… я не буду печалиться по этому поводу.

Гуннхильд тщательно закупорила склянку, снова спрятала ее и, уверенно ступая в темноте, направилась в длинный дом. Окна светились перед нею, как тлеющие уголья. Она хотела находиться там, когда произойдет то, что она задумала. Она никогда еще не прибегала к тем знаниям, которые получила на севере. Интересно, не та ли самая песня, вызывающая холодную дрожь, звучит в мужчине, идущем на смертный бой?

Она заняла свое место рядом с Эйриком и нашла взглядом Барда. Да, вон он стоял рядом с бадьей пива. Служанка наполнила рог, который он держал в руке. Угольком, который Бард держал в другой руке, он сделал пометку на роге и дал его женщине. Гуннхильд видела, что он указал на Эгиля. Служанка поднесла рог исландцу. Гуннхильд старалась сидеть непринужденно, держа руки на коленях. С безразличным выражением на лице она наблюдала за Эгилем.

Эльвир, с трудом борясь со сном, сидел, согнувшись, рядом с ним. Эгиль, судя по всему, поглощал все, что приносили для них обоих. Он взял рог. Ничего не ведающая служанка направилась дальше. Краем глаза Гуннхильд заметила, что Бард отвернулся.

Эгиль не отбросил рог, а, держа его в руке, внимательно осмотрел со всех сторон. Гуннхильд испуганно подумала, что он, наверно, соображает лучше, чем кажется, и держится настороже.

Правой рукой Эгиль вынул нож, уколол конец большого пальца левой, а затем острием нацарапал что-то на поверхности рога.

Руны, с грустью поняла Гуннхильд.

Затем он убрал нож в ножны, взял рог в правый кулак и помазал нацарапанные руны кровью из уколотого пальца. По залу раскатился его голос, похожий на рев медведя:

Рог раскололся на две половины, и пиво пролилось на скамью.

По крайней мере Гуннхильд узнала, что Эгиль силен в колдовстве. Какая же ведьма там, в Исландии, научила его?

К тому же сейчас стояла уже глубокая ночь, а Эгиль был внуком Ночного Волка.

Эйрик напрягся. Большинство мужчин были настолько пьяны, что вовсе не заметили того, что произошло. Несколько, находившихся поблизости, тупо, ничего не понимая, уставились на Эгиля. А тот нашел своими черными глазами взгляд Гуннхильд и усмехнулся.

Эльвир застонал, уперся локтями в колени и стиснул голову ладонями. Эгиль нагнулся к нему. Явная удача, подумала Гуннхильд сквозь легкое головокружение. В противном случае это означало бы, что их обоих ждет различная судьба.

Исландец хлопнул Эльвира между лопатками.

— Ну, ну, — сказал он почти трезвым голосом. — Пора отвести тебя отдохнуть, не так ли? — Он поднялся, протянул руку. Эльвир, покачнувшись, ухватился за нее. Не спрашивая у короля позволения уйти, не сказав вообще ничего, Эгиль пошел к двери, поддерживая своего шатающегося пожилого спутника.

Бард бросился следом за ними. На его лице явственно читался страх и стыд. В руке он держал рог, из которого от спешки выплескивалось пиво.

— Подожди, — крикнул он, — подожди, Эльвир! — Выпей напоследок со мной. Выпей за дружбу!

Эгиль и Эльвир прошли в сени. Бард метнулся следом за ними. Гуннхильд услышала, как он крикнул: «Нет!», — и подумала, что, вероятно, Эгиль выхватил у него рог. А затем снова раздался тот же ужасный голос; слова перемежались громким смехом:

А потом раздался громкий вопль и глухой удар. Два глухих удара. Ветер с воем ворвался в распахнутую дверь, взметнул искры из очагов и задул несколько ламп.

Эйрик одним рывком соскочил с возвышения.

— Принесите огня! — крикнул он. Гуннхильд сидела, застыв на месте.

Но вскоре, на пути из длинного дома в свою спальню, она увидела то же, что и король. Эльвир, растянувшись во весь рост, храпел в луже собственной блевотины. Бард лежал рядом с ним. Меч — это мог быть только меч Эгиля, — вынутый из сложенной в сенях кучи оружия и с быстротой молнии выхваченный из ножен, рассек его поперек до позвоночника. Кишки грудой валялись рядом с трупом, земля была густо залита кровью, в воздухе висело смрадное зловоние.

Еще до того, как королева вышла из зала, дружинники Эйрика обыскали огневой сарай. Разбуженные люди Эльвира непослушными спьяну и спросонок языками рассказали, что Эгиль вбежал в помещение, схватил остальное свое оружие и тут же умчался прочь.

— Тогда, — приказал Эйрик, — захватите все лодки, какие есть на острове. Поживее. Когда рассветет, мы выследим его и убьем.

Ни тогда, ни потом он ни слова не сказал Гуннхильд насчет расколовшегося рога. Возможно, он догадывался о чем-то, но доподлинно ничего знать не хотел. «Неважно, — думала на первых порах Гуннхильд. — Эгиль скоро умрет».

Но, хотя поиски проводились со всем старанием, Эгиля так и не удалось найти.

Прошло почти две недели, прежде чем Торир Хроальдсон прибыл, чтобы предстать перед Эйриком. Король и королева успели переехать в другое поместье. Хотя хёвдинг отправился следом за ними так скоро, как смог, ему все же пришлось совершить трудную сухопутную поездку.

Гуннхильд не присутствовала при встрече — это было делом мужчин, и делом неприятным. Позже муж рассказал ей о том, как она происходила; впрочем, она успела к тому времени узнать все в подробностях от дружинников, которых буквально околдовала своей красотой и ласковыми речами.

Вдоль стен зала стояли вооруженные воины Эйрика. Немногочисленные дружинники Торира оставили свое оружие при входе и ждали, стоя позади своего предводителя, а тот в одиночку вышел к высокому месту и приветствовал короля.

— Ты встретишь здесь не столь радостный прием, как обычно, если укрываешь Эгиля Скаллагримсона, — сказал ему Эйрик. Он никогда не бушевал; его гнев бывал холоден и спокоен.

— Да, он на моей ферме в Сигнафюльки, — ответил Торир. — Я надеюсь уладить дело миром.

— Я не стал бы выслушивать этих слов ни от кого, кроме тебя, да и тебе не стоит надеяться на то, что сбудется по твоему желанию. Почему ты выступаешь в его защиту? Я считал тебя благородным человеком, Торир.

Хёвдинг вспыхнул, но остался неколебим.

— Без преданности нет благородства, король. Я пришел сюда ради брата Эгиля Торольва, который не один раз сражался на твоей стороне, и ради моего сына Аринбьёрна, чьим другом является Эгиль. Аринбьёрн поклялся, что в этом деле примет ту же самую судьбу, что и его друг. — Торир немного помолчал. День был облачным, но в дыму то и дело вспыхивали полосы солнечного света. — Ты можешь сказать: юношеская опрометчивость, но мой сын непреклонен, когда речь заходит о его клятвах, а я встану рядом со своим сыном. Он говорил, что хотел бы стать твоим человеком, если ты его возьмешь.