Бернард Корнуэлл - Смерть королей

Дом душила в своих объятьях ежевика, а плющ извивался по его сломанным стенам, но две самые большие комнаты, откуда когда-то римляне правили окрестностями, использовались в качестве навеса для скота и были защищены грубыми балками с вонючей соломой. Мы вычистили эти комнаты, и я спал той ночью под этой соломенной крышей, а на следующее утро вернулся к склепу.

Над длинным курганом навис туман. Я ждал там с рабами, сидящими на корточках в нескольких шагах от меня. Лудда вернулся около полудня, и туман все еще не рассеялся. Он привел на поводке Молнию, мою собаку, отличного охотника на оленей, и с ним был отец Кутберт.

Я взял поводок Молнии из рук Лудды. Гончая заскулила, и я потрепал ее за ушами.

— Что тебе следует сейчас сделать, — сказал я Кутберту, — так это убедиться, что духи этой могилы нас не побеспокоят.

— Могу ли я спросить, что ты здесь делаешь?

— Что сказал тебе Лудда?

— Только что я тебе нужен, и что нужно взять собаку.

— Значит, это всё, что тебе нужно знать. И убедись, что ты прогнал этих духов.

Мы убрали большой камень, загораживающий вход, и Кутберт вошел в склеп и бормотал там молитвы, разбрызгивал воду и установил крест, сделанный из веток.

— Мы должны подождать до ночи, господин, — сказал он мне, — чтобы убедиться, что молитвы сработали, — он выглядил смущенным и взмахнул руками в жесте, который означал безнадежность.

У него были огромные руки, и казалось, что он не вполне понимает, куда их девать.

— Подчинятся ли мне духи? — спросил он. — Я не знаю! Они спят днем и должны проснуться и обнаружить, что они в цепях и беспомощны, но, возможно, они сильнее, чем мы думаем? Узнаем сегодня ночью.

— Почему ночью? Почему не сейчас?

— Они спят днем, господин, потом пробуждаются по ночам и кричат, как души, попавшие в бурю. Что если они разорвут цепи? — он содрогнулся. — Но я останусь на ночь и призову ангелов.

— Ангелов?

Он серьезно кивнул.

— Да, господин, ангелов, — он заметил озадаченное выражение на моем лице и улыбнулся. — О, не считай ангелов прекрасными девушками, господин. Простой народ думает, что ангелы — это прелестные яркие штучки с чудесными, — он помедлил, помахав своими большими руками на уровне груди, — оленятами, — наконец произнес он, — но по правде говоря, они воины Господа. Свирепые и грозные создания!

Он замахал руками, изображая крылья, а затем замер, когда заметил, что я уставился на него. Я смотрел на него так долго, что он занервничал.

— Господин? — спросил он с дрожью в голосе.

— Ты умен, Кутберт, — сказал я.

Он выглядел довольным и робким.

— Да, я такой, господин.

— Святой Кутберт Умный, — сказал я восхищенно. — Глупец, — продолжал я, но до чего умный глупец!

— Спасибо, господин, ты так добр.

Той ночью мы с Кутбертом остались у входа в склеп и смотрели на сияющие звезды. Молния положила голову мне на колени, и я поглаживал ее. Это был отличный пес, быстрый, свирепый как воин и бесстрашный.

Серп луны поднялся над холмами. Ночь была наполнена звуками, шуршанием неведомых существ в ближайшем лесу, призывным уханием охотящейся совы, и криком лисы где-то вдалеке.

Когда луна достигла зенита, отец Кутберт повернулся к склепу, встал на колени и начал молча молиться, его губы двигались, а руки сжимали сломанный крест. Если ангелы и пришли, я их не увидел, но, может быть, они там побывали, яркокрылые и прекрасные воины христианского бога.

Я оставил Кутберта молиться и повел Молнию на вершину кургана, где встал на колени и обнял собаку. Я сказал ей, как она хороша, как верна и как храбра.

Я похлопал ее по грубой шкуре и зарылся лицом в шерсть, я сказал ей, что она была лучшей собакой из тех, что я знал, и я все еще обнимал ее, когда перерезал ей горло одним сильным ударом ножа, который заточил накануне.

Я почувствовал, как ее сильное тело боролось и дергалось, она взвыла, но быстро затихла, кровь текла по моей кольчуге и коленям, и я оплакивал ее смерть, я держал ее дрожащее тело и сказал Тору, что принес ему жертву.

Я не хотел этого, но только жертвуя чем-то дорогим, мы можем тронуть разум богов, и я держал Молнию, пока она не умерла. Ее смерть была милосердной и мгновенной. Я умолял Тора принять жертву и в ответ оставить мертвых в тишине их могилы.

Я отнес тело Молнии к ближайшим деревьям и вырыл могилу ножом и осколком камня. Я положил собаку в нее, а рядом с ней нож, затем пожелал ей удачной охоты в другом мире.

Я засыпал могилу и навалил сверху камней, чтобы тело не досталось падальщикам. К тому времени, когда я закончил, уже занималась заря, я был в грязи, в крови и несчастен.

— Боже мой, что случилось? — снова уставился на меня отец Кутберт.

— Я помолился Тору, — коротко ответил я.

— Собака? — прошептал он вопрос.

— Она охотится в другом мире, — сказал я.

Он содрогнулся. Некоторые священники начали бы меня распекать за поклонение фальшивым богам, но Кутберт просто перекрестился.

— Духи вели себя тихо, — сообщил он мне.

— Значит, одна из молитв сработала, — отметил я, — твоя или моя.

— Или обе, господин.

А когда взошло солнце, пришли рабы, открыли склеп и вынесли мертвых из одной из дальних комнат.

Они сложили кости в помещении напротив, а потом закрыли наполненное мертвыми телами пространство каменной плитой. Мы положили черепа в одно из ближайших к входу углублений, так что мертвецы будут приветствовать своими ухмылками каждого посетителя, который согнувшись войдет в проход.

Самой трудной работой было замаскировать вход в самое северное помещение, в то, откуда мы убрали кости, потому что нужно было сделать так, чтобы Лудда смог входить и выходить из этой искусственной пещеры.

Отец Кутберт нашел решение. Отец обуучил его ремеслу каменщика, и Кутберт неуклюже обтесал плиту из известняка, пока та не стала похожа на тонкий щит. Это заняло два дня, но ему удалось это сделать, и мы установили тонкую плиту на плоский камень, и Лудда удостоверился, что может с достаточной легкостью ее опрокинуть.

Он мог отодвинуть ее, пробраться в помещение, а потом другой человек приставил бы ее обратно, так что Лудда скрывался за похожей на щит плитой. Когда он оттуда говорил, его голос был приглушен, но различим.

Мы снова закрыли склеп, набросали земли на валуны у входа и вернулись обратно в Фанранфорду.

— А теперь мы поедем в Лунден, — сказал я Лудде. — Ты, я и Финан.

— Лунден! — это ему понравилось. — Зачем мы едем, господин?

— За шлюхами, конечно же.

— Конечно, — сказал он.

— Я могу помочь! — с готовностью вызвался отец Кутберт.

— Я подумываю сделать тебя ответственным по сбору гусиных перьев, — сказал я ему.

— Гусиных перьев? — он потрясенно уставился на меня. — О, пожалуйста, господин!