Александр Дюма - Волчицы из Машкуля

Теперь уже молодой барон задавал вопросы.

— У вас есть постояльцы? — спросил он.

— Всего один, — ответил трактирщик.

— И кто же?

— Хуже не бывает! Как раз тот, кого надо больше всего опасаться.

— Так вы его знаете?

— Это метр Куртен, мэр Ла-Ложери, настоящий мерзавец!

— Куртен! — воскликнул Мишель. — Куртен здесь! Вы в этом уверены?

— Я с ним незнаком, но меня предупредил Пико.

— И давно он приехал?

— Всего четверть часа назад.

— А где он?

— Сейчас в городе. Он слегка перекусил, а затем куда-то спешно отправился, предупредив, что вернется поздно, часа в два ночи; по его словам, у него дела в Нанте.

— Ему известно, что вы его знаете?

— Не думаю, если только он не узнал Жозефа, так же как тот узнал его. Однако не думаю: он находился на свету, в то время как Пико находился в темном помещении.

Мишель задумался.

— Не думаю, что метр Куртен так плох, как вы предполагаете; будь по-вашему, отнесемся к нему с недоверием и постараемся, чтобы он не узнал, что я остановился здесь.

Пико, до сих пор стоявший у двери, подошел к ним и воскликнул, вмешавшись в разговор:

— О! Вам будет достаточно только предупредить меня, если он начнет вам мешать, и я позабочусь о том, чтобы он ни о чем не догадался, а если и знает что-то, то я сделаю так, чтобы он никому не проговорился; я уже давно точу на него зуб, и мне недоставало предлога, чтобы…

— Нет, нет! — живо откликнулся Мишель. — Куртен — мой арендатор, и я слишком многим ему обязан и не хотел бы допустить, чтобы с ним случилась беда; впрочем, — поспешил добавить он, заметив, что Пико нахмурил брови, — он вовсе не такой плохой человек, как вы думаете.

Жозеф покачал головой, однако Мишель ничего не заметил.

— Не беспокойтесь, — сказал хозяин, — я прослежу за ним, когда он вернется.

— Хорошо! А ты, Жозеф, садись на лошадь, на которой я приехал; лучше будет, если метр Куртен не увидит ее на конюшне, а то, не дай Бог, он узнает ее: ведь это его кляча.

— Будет сделано!

— Ты хорошо знаешь реку?

— Левый берег знаю как свои пять пальцев, но что касается правого берега, могу заблудиться.

— Отлично, у меня будет для тебя дело на левом берегу.

— Тогда говорите.

— Ты отправишься в Куерон; на рейде второго острова между остовами двух потерпевших кораблекрушение кораблей ты увидишь морское судно под названием «Молодой Карл». Хотя судно стоит на якоре, на фок-мачте у него будет полоскаться брамсель и ты его сразу увидишь.

— Будьте спокойны.

— Ты возьмешь лодку и подплывешь к нему; тебе крикнут: «Кто идет?» Ты ответишь: «Бель-Иль-ан-Мер». И тогда тебя возьмут на борт; передай капитану вот этот платок в таком виде, как он есть, то есть с тремя завязанными уголками, и скажи ему, чтобы он приготовился выйти в море к часу ночи.

— И это все?

— О! Боже мой, да… то есть нет, не все; Пико, если я тобой буду доволен, ты получишь еще пять золотых в добавок к той монете, что уже получил сегодня.

— Согласен, — сказал Жозеф Пико, — я нахожу удовольствие в том, чем занимаюсь здесь, и только виселица, которая мне угрожает, портит настроение; а если бы время от времени мне удавалось пристрелить пару синих или же, например, отомстить Куртену, я бы не завидовал метру Жаку и лесным братьям… А что потом?

— Как что потом?

— Что делать после того как выполню ваше поручение?

— Ты спрячешься на берегу и подождешь нас; мы тебе свистнем. Если все будет в порядке, ты подойдешь к нам, предварительно подав сигнал, подражая кукушке, и, наоборот, если заподозришь неладное, дай нам знать, крикнув совой.

— Черт возьми! — произнес Жозеф. — Господин де ла Ложери, сразу видно, что вы прошли хорошую школу. Ваш план, как мне кажется, хорошо задуман. Честное слово, жаль, что вы не можете мне дать более приличную лошадь: ваше поручение было бы тогда исполнено быстро и в лучшем виде.

Жозеф Пико вышел, чтобы немедленно отправиться в путь.

Тем временем хозяин постоялого двора проводил Мишеля на второй этаж в довольно бедно обставленную комнату, смежную со столовой, с двумя окнами, выходившими на дорогу, а сам стал поджидать Куртена.

Как было условлено с господином в домашнем халате, Мишель открыл одно из окон, затем устроился на табурете так, чтобы его голова не была видна с дороги, на которую он устремил свой взгляд.

Несмотря на внешнее спокойствие, Мишель был охвачен сильнейшим волнением; от одной только мысли, что он скоро увидит Мари, у него защемило в груди, а сердце начало так учащенно биться, что, казалось, толчками гнало по венам кровь; он дрожал от волнения. Он не мог себе представить, чем все это для него кончится, а так как твердость духа, столь несвойственная его характеру, проявленная по отношению к матери и Берте, уже дважды приносила ему успех, он решил продолжить ту же линию поведения и с Мари. Он понимал, что наступил критический момент и от его решения теперь зависело, быть ли ему счастливым или до конца дней влачить жалкое существование человека, так и не сумевшего добиться своего счастья.

Прошел уже час с тех пор, как он с тревожным волнением провожал взглядом каждого человека, направлявшегося в сторону постоялого двора, стараясь не упустить ни малейшего жеста, указывавшего на то, что тот шел именно к двери гостиницы. И всякий раз, когда его надежды не сбывались, он чувствовал себя несчастным, минуты казались ему вечностью, и он не был уверен в том, что, когда Мари не в мечтах, а наяву предстанет перед ним, сердце не разорвется у него в груди.

Неожиданно он увидел человеческую тень, метнувшуюся вдоль стены со стороны Замковой улицы, и торопливо, осторожно и бесшумно продвигавшуюся вперед; по одежде он распознал в ней женщину, но этой женщиной не могли быть ни Малыш Пьер, ни Мари: маловероятно, чтобы тот или другая вышли на улицу без сопровождения.

Между тем барону показалось, что приближавшаяся женщина подняла голову, чтобы рассмотреть дом, потом он увидел, что она остановилась перед дверью постоялого двора. Затем ему послышался стук.

Мишелю было достаточно одного прыжка, чтобы оказаться на лестнице. Спустившись бегом вниз, он открыл дверь. На пороге перед ним стояла Мари, закутанная в накидку.

Молодые люди сумели только выдохнуть имена друг друга. Затем, схватив девушку за руку, Мишель увлек ее за собой в темноту дома и провел в комнату на втором этаже.

Едва они вошли, он воскликнул, падая перед ней на колени:

— О Мари! Наконец-то вы пришли! Мне кажется, что я вижу сон. Много раз мне снился этот благословенный миг, много раз воображение рисовало мне эту сладостную картину, и мне и сейчас не верится, что это не игра моего воображения. Мари, мой ангел, жизнь моя, позволь, любовь моя, прижать тебя к сердцу.