Александр Дюма - Волчицы из Машкуля

Такая прогулка была ему вовсе не в тягость, ибо прошедшее утро показалось ему особенно удачным и он уже представлял, что вот-вот сможет воспользоваться плодом упорных трудов.

В ту минуту, когда он подходил к гостинице «Колониальная», он увидел, как у ее входа метр Лорио разговаривал с каким-то незнакомцем.

Придав своему лицу удивленное выражение, метр Куртен направился к нотариусу и спросил, что привело его в Нант в самый что ни на есть небазарный день.

Затем он попросил метра Лорио отвезти его обратно в своем кабриолете, если для него найдется свободное место, и тот великодушно согласился, предупредив, что ему еще надо задержаться по делам в Нанте часа на четыре или пять, и посоветовал скоротать время в каком-нибудь кафе.

Для арендатора кафе было роскошью, которую он ни при каких обстоятельствах не мог себе позволить, тем более в тот день, когда он из суеверия отказался бы даже зайти в трактир; приняв набожный вид, он направился в церковь, где как раз читалась вечерняя проповедь для каноников, затем вернулся к гостинице, где у него была назначена встреча с метром Лорио; присев на тумбу под сенью двух тисов, стоявших в виде пирамид у входа в гостиницу, он задремал или сделал вид, что погрузился в безмятежную и спокойную дремоту, свойственную людям с чистой совестью.

Не прошло и двух часов, как появился нотариус; он заявил Куртену, что вынужден на какое-то время задержаться в Нанте и потому будет в Леже не раньше, чем часам к десяти вечера, что совсем не устраивало арендатора, ибо между семью и восемью часами вечера у него была назначена встреча в Сен-Фильбер-де-Гран-Льё с Гиацинтом — так назвал себя человек из Эгрефёя.

Заявив метру Лорио, что он вынужден отказаться от удовольствия проехаться вместе с ним, Куртен пошел пешком, так как солнце уже клонилось к закату, а мэру хотелось добраться до Сен-Фильбера до наступления темноты.

Еще сидя на тумбе, Куртен заметил своим недремлющим оком слугу-бретонца: тот наблюдал за ним, но виду не показал, когда арендатор направился на назначенную ему встречу; лакей проводил его за Луару, и ни разу мэр Ла-Ложери не оглянулся, что было бы вполне естественно, будь у него нечистая совесть; бретонцу ничего не оставалось, как вернуться домой и сказать своему хозяину, что тот напрасно заподозрил в нехорошем достойного крестьянина, предававшегося самым невинным развлечениям и святым молитвам, так что метр Паскаль изменил свое мнение и уже не винил Мишеля в том, что тот доверился столь преданному слуге.

Читателю будет легче представить себе те события, которые развернутся на страницах нашего романа, если мы вкратце, как мы делаем это всегда, опишем окрестности деревни Сен-Фильбер, раскинувшейся на левом берегу Булони, на краю излучины перед впадением реки в озеро Гран-Льё.

Церковь и большинство домов располагались в километре от озера; главная и единственная улица деревни пролегала вдоль берега Булони; чем дальше она спускалась к устью реки, тем реже встречались дома и тем беднее они выглядели; наконец там, где глазам путешественника открывалась широкая водная гладь, обрамленная зарослями камыша, в которые упиралась улица, стояло не больше трех или четырех хижин под соломенными крышами — в них жили крестьяне, чьим основным занятием было рыболовство.

Но все же в этом идущем на убыль по мере приближения к озеру уровне благосостояния жителей Сен-Фильбера есть или скорее было исключение. Шагах в тридцати от хижин, о которых мы только что рассказали, стоял воздвигнутый из кирпича и камня дом под красной черепичной крышей с зелеными ставнями и со всех сторон окруженный, словно военный лагерь часовыми, копнами сена и соломы, наполненный разноголосием всяческой живности — коров, овец, кур, уток, с раннего утра мычавшей и блеющей в хлеву, кудахтавшей и крякавшей у ворот и копавшейся в придорожной пыли.

Дорога подходила к самым стенам дома, но и без свободной площадки перед окнами, заменявшей хозяевам скотный двор, дом мог по праву гордиться своими самыми великолепными во всей округе плодоносящими садами.

С дороги виднелись выступавшие над черепичной крышей на высоте труб верхушки плодовых деревьев, сплошь усыпанных весной розоватыми цветами и украшенных летом спелыми плодами всех размеров и оттенков, и, наконец, девять месяцев в году здесь было настоящее царство зелени и фруктовых деревьев, поднимавшихся амфитеатром на двести метров на юг до невысокого холма, а на вершине его стояли развалины старинного замка, возвышавшиеся с северной стороны над озером Гран-Льё.

Здесь как раз и находился тот постоялый двор, где хозяйничала мать вдовы Пико.

Что же касалось развалин, то это было все, что осталось от замка Сен-Фильбер-де-Гран-Льё.

В старину над всей округой и озером возвышались мощные стены и высокие башни замка, принадлежавшего одному из самых богатых и знатных феодалов этой провинции; казалось, что и теперь стены замка еще хранили воспоминания о том, как под их мрачными сводами раздавалось эхо, откликавшееся на звон шпор графа Жиля де Реца, когда он, прохаживаясь по каменным плитам, замышлял очередную жуткую оргию, едва ли не превзойдя в изобретательности погрязший в разврате Рим времен поздней Империи.

Теперь же замок постепенно разрушался и превратился в груду развалин: его обвалившиеся стены были сплошь увиты гирляндами плюща, а каменные плиты поросли диким левкоем. От былого величия не осталось и следа. И вот печальный итог: в прошлом величественные, наводившие страх и ужас на всю округу стены стали скромным хранилищем для потомков тех бедных крепостных, которые, по всей видимости, смотрели на них не иначе как с душевным трепетом.

Развалины защищали прекрасные сады от северо-западного ветра, особенно губительного для фруктовых деревьев во время цветения; небольшой клочок земли превратился в настоящее Эльдорадо, где все, начиная от местной груши до винограда, от рябины с терпкими ягодами до инжира, росло, цвело и плодоносило.

Но от старого феодального донжона в наследство новым владельцам досталась не только райская благодать сада: в низких продуваемых со всех сторон сквозняками помещениях замка было устроено хранилище для плодов, где дары сада и огорода не портились еще много месяцев после обычных сроков хранения, что удваивало им цену; наконец, в камерах, где в старину томились несчастные узники Жиля де Реца, располагались маслобойня и сыроварня, славившиеся на всю округу сырами и маслом.

Вот что сделало время с величественными сооружениями, возведенными в старину владетелями Сен-Фильбера.

Теперь пришла пора рассказать о том, как выглядел замок Сен-Фильбер раньше.