Михаил Голденков - Три льва

— Матка Боска! — прокричал наконец-то открытый рот гетмана, и Собесский без чувств упал на шею коня…

Кажется, ворожба Кмитича подействовала не только на погоду, но и на людей, на ток самого времени и событий всего дня. Битва превратилась в хаос, когда не ясно, кто куда бежит и зачем. Хотя общий поток этого хаоса стал постепенно вырисовываться: посполитое войско бежало в лагерь, кроша все на своем пути, турецкое бежало прочь… Лес посполитых знамен вплыл в турецкий табор — теперь над шатрами развевались желто-синие с белым орлом хоругви русин, красные с белым орлом — поляков, бело-красно-белые с Погоней стяги литвин, красные с черным медведем вымпела жмайтов… Янычары, спаги, ямаки, тюфенкчи, смятые и разгромленные, обратились в бегство к противоположной стороне лагеря, туда, где над пропастью высился крутой заросший холм. Обезумевшие от холода и боя турки бросались прямо в эту пропасть, не то ослепленные страхом, не то не желавшие сдаваться в плен неверным. Преградить путь этим несчастным пытался стражник коронный пан Бидзинский.

— Стойте! Глупцы, стойте! — кричал Бидзинский туркам, отважно бросаясь обезумевшей толпе навстречу… Но храбрый поляк со своими людьми был смят и низвергнут этой потерявшей рассудок толпой в пропасть, со дна которой доносились жуткие стоны аж до самого вечера…

Станислав Яблоновский

Другие же турки, бежав через Днестр, обрушили под своей тяжестью поврежденный ядрами мост, и, оказавшись в морозной воде реки, многие утонули… И еще восемь тысяч изрубленных саблями и поколотых пиками янычар осталось лежать вокруг шатров Гусейна-паши. Остались лежать и предводитель янычар Яниш-паша, и верный соратник Гусейна Кайя, проткнутый гусарскими карабелами… Из более чем тридцатитысячной армии турок спаслось лишь пару тысяч и сам Гусейн, но спасся лишь для того, чтобы разгневанный позорным поражением султан накинул ему на шею шелковую удавку… И до пяти тысяч полегло посполитых солдат. Пробили пулями грудь Мотовиле, зарубили Мушальского…

— Что со мной? — Собесский привстал и отбросил со лба мокрый рушник. Он лежал на подстилке из богатых шелков. То был шатер Гусейна-паши, сверкающий золотом и виссоном. У входа стояли два жмайтских пехотинца с мушкетами на плечах.

— Простой обморок, пан гетман, — отозвался врач, сидящий рядом, — вам лучше, пан гетман?

— Какое сегодня число?

— Тринадцатое, девять утра.

— Ого!.. А где все? Где турки? — взволнованно огляделся Собесский.

— Все в порядке. Турки бежали. Мы их одолели! улыбался врач.

Солдаты у входа расступились, пропуская сияющего Михала Радзивилла в неизменной черной шляпе с высокой тульей на длинноволосой голове.

— Ну, проснулась, наша светлость! — раскинул Радзивилл приветственно руки. — Ну ты и соня! Сутки проспал! Как голова, не болит?

Собесский тяжело поднялся, отряхнулся и оправил быстрыми и смущенными движениями одежду. Врач заботливо набросил гетману на плечи подбитый мехом плащ.

— Чем-то по голове заехало, — почесал макушку Собесский.

— Ничем тебе не заехало, — вновь улыбнулся Михал, — ты в порядке. Обычный обморок, а не ранение. Переволновался малость. Но было от чего! В таборе просто пекло творилось! Скажи дзякуй Кмитичу и Яблоновскому. Это они со своими гусарами турок добили. И только что сдался Хотинский замок. Там куча запасов продовольствия и оружия. Пить — не перепить! Богатый трофей!

— Это добрая весть, Михась, — отвечал гетман как-то рассеянно, не улыбаясь, — а где Кмитич? Где Яблоновский?

— Отмываются, львы. Из Кмитича две пули достали! Ну что, поедем в замок? Нужно привести в порядок Кафедральный костел, освятить после этих антихристов да отслужить. Победа все же быстрая и не такая кровопролитная, как могла бы. Слава Иисусу, Хотин — наш!

Круглые большие щеки Собесского наконец-то порозовели.

— Ух, — утер он лоб, — даже не верится.

И в самом деле, стремительно досталась победа армии Речи Посполитой, но короткий бой не был таким уж не кровопролитным, а напротив, ужасал количеством пролитой крови, пусть и не посполитой армии: более тридцати пяти тысяч человек погибло за один неполный день…

— Но ты же сам говорил, что сегодня город будет наш! — удивленно приподнял брови Михал.

— Говорить-то говорил, — вновь рассеянно буркнул Собесский, — да только сам не верил…

Он замолчал, махнув лишь рукой.

— Скажи спасибо Господу! — воздел вверх руки все еще улыбающийся Михал, явно уже с утра отпраздновавший победу. — Если бы не холод и снег, если бы не бессонная ночь, то турки нам бы дали прикурить, можно в этом даже не сомневаться! Пленные рассказывают, что у многих пальцы так замерзли, что ни стрелу не могли в тетиву вставить, ни пулю в мушкет закатить. Во как!

— Так, Михал, так! Собирай всех, кто есть! Пойдем в костел! Тут без божьей помощи уж точно не обошлось…

— Вестовой, — в шатер заглянул личный адъютант Собесского, — из Львова. Со срочной депешей, пан коронный гетман!

— Давай его сюда! — махнул Собесский рукой, сидя на барабане и натягивая сапог на правую ногу.

Вестовой вбежал, коротко поклонился, что-то пробурчал, доставая сверток с печатью.

— Что за новость? — не оборачиваясь к вестовому, Собесский продолжал натягивать второй сапог.

— Тут… тут такое дело, пан коронный гетман, — лепетал бледный молодой еще юноша, — король умер.

— Что? — только сейчас Собесский повернул к вестовому свое лицо с выпученными голубыми глазами. — Какой король?

— Наш, — опустил голову вестовой, — пан король Вишневецкий умер…

— Как умер? — улыбка исчезла с лица Михала, а шляпа слетела с его головы, нечаянно сбитая рукой…

В октябре месяце Михал Вишневецкий в полной депрессии удалился в свой родной Львов. Сюда быстрее придут новости от Собесского, чем в Варшаву. Здесь он поселился в королевских палатах на площади Рынок на углу с улицей Русской.

В самом начале ноября, сразу же после причастия в Кафедральном соборе, выходя из храма, Вишневецкий схватился за живот, едва не упав на ступеньки — его язва вновь обострилась. К вечеру у него поднялась температура, начались конвульсии. Агония длилась почти неделю… 10-го ноября 1673 года, за день до Хотинской виктории Яна Собесского, король скончался. Ему шел всего тридцать четвертый год — возраст Христа. Официальная версия врачей состояла в том, что король, не знавший меры в еде и выпивке, съел слишком много несвежих огурцов… Однако более правдоподобной выглядела та версия, которую изложили в своих донесениях австрийские дипломаты: польского короля и литвинского Великого князя отравили во время причастия, ибо Вишневецкий стал явно не угоден слишком многим людям в Польше… Но кого же хотели поляки и литвины вместо него? Коронного гетмана Яна Собесского! А также польного гетмана Михала Казимира Радзивилла, чью кандидатуру особенно сильно поддерживали в Литве.