Юрий Рябинин - Твердь небесная

– Не может быть! – воскликнул Самородов, чтобы подразнить Матвеича.

– Истинный крест. Верно говорю. А дело-то вот како вышло. Отправился, как обычно, наш Семен в лес пострелять какой дичины и встречает там Малашу. Она тоже пошла с дитем грибков набрать. Он ее увидел, оробел знамо, да и ну деру куда поглуше. Только что отошел, слышит – малый позади завопил вдруг не своим голосом, будто режут. Знать, случилось чего! Сенька бегом назад. И чего же видит только: стоят Малаша с дитем под елкой, а к ним медведь подступается, ростом в полторы сажени. Кинулся Сенька на выручку, встал между ними и медведем, да и выстрелил. В небо. Мишка испугался и убег. Малаша после спрашивает: ты чего же не в медведя-то стрелял? А ну как он не испугался бы?! Так Сеня говорит: да разве можно в мишку-то? Это ж все равно как в человека. Подивилась Маланья на чудного да и зазвала к себе погостить. Так на хуторе у ей он и остался. И – не поверите! – совершенно переменился человек с тех пор. Этаким степенным сделался. То от народа бежал. А теперь сам идет к людям со своего хутора, дельные разговоры заводит, советует что другим или сам совета у кого спрашиват. Вот чего семья с человеком может сделать. Это совсем не то, что одинокому по свету мыкаться.

– Может быть, ты предлагаешь, Матвеич, нам женить взводного? – спросил Васька Григорьев.

– Где ж тут женить, – как всегда серьезно стал объяснять Матвеич своему вечному насмешнику. – Женить не выйдет теперь. А вот помочь ему, например, подвиг совершить какой – вот было бы дело. Глядишь, и он бы остепенился, вроде нашего Сеньки Пробкина.

– Братцы! – воскликнул Самородов. – Давайте сделаем что-нибудь такое, за что его бы пожаловали крестом.

– Так давайте, ежели кто возьмет в плен японского офицера, ему и отдадим, – предложил молодой солдат Филипп Королев. – Дескать, это он взял.

– Офицеру за это может еще и не полагается креста, – заметил известный в роте скептик Кондрат Тимонин. – Это солдатам за пленного офицера дают Георгия.

– А я вообще что-то не слышал, чтобы офицеры брали в плен кого-нибудь, – отозвался унтер Сумашедов. – Солдаты обычно пленных берут. Офицеры не для того на войне.

– Да, тоже верно, – согласился Мещерин. – За что же они тогда кресты получают? Ведь не даром же?

– А вон ротный к нам идет, никак, – сказал Васька Григорьев. – Матвеич, спроси у него, будто невзначай: за что офицеру крест полагается?

– Да про Куроки спросить не забудь, – подсказал Матвеичу еще Самородов. Они переглянулись с Мещериным и тотчас опустили головы, чтобы не показывать своих улыбок.

Штабс-капитан Тужилкин делал обход роты: наставлял солдат и давал указания субалтернам перед боем. С ним шел верный Игошин с каким-то кульком в руке. Алышевский, отбросив свою гипохондрию, поспешил навстречу ротному командиру, отрапортовал ему, как полагается, и они вместе подошли к расположившимся на камнях солдатам.

– Смирно! – выкрикнул унтер Сумашедов.

Все разом вскочили на ноги, побросав разобранные винтовки.

– Отставить, – распорядился Тужилкин. – Продолжать чистить оружие. И побыстрее! На позициях, под самым носом у противника, этим вообще не полагается заниматься. Да уж делать нечего. Не с ржавыми же винтовками в бой идти. Сала всем хватило?

– Где там, вашродь! – ответил Васька. – Раздали-то – на один жевок. Проглотили – не заметили. Еще бы по кусочку добавили, что ли.

Тужилкин усмехнулся. Это его сало сделалось предметом солдатских шуток во всех взводах.

– Ну тебе, Григорьев, я знаю, винтовка вообще ни к чему, – сказал ротный. – Ты одним штыком или голыми руками разгонишь всех японцев.

– А что? мы можем! – задорно произнес Васька.

– Знаю, что можете. Вы все можете, когда захотите. Вот вам, как лучшему взводу, приз. – И Тужилкин кивнул Игошину.

– Держите, ребята. – Игошин протянул свой узелок унтеру Сумашедову. – Сальца вот осталось малость. Да это уж не на винтовки, кушайте на здоровье.

Солдаты все разом весело загомонили. У кого-то нашелся нож. Сало мигом разрезали на мелкие кусочки. И, не отлагая дела, весь взвод захрустел сухарями с салом вприкуску. Ротный стоял и любовался на эту картину – радовался от души за своих солдат.

Между тем Самородов заговорщицки подмигнул Матвеичу и слегка качнул головой, показывая ему на Тужилкина. Матвеич откашлялся и начал:

– Ваше благородие, дозвольте обратиться. У нас тут вот како недоумение: за что именно господам офицерам крест полагается? С солдатом-то, с ним все понятно – коли штыком шибче, вот тебе и крест будет. Или в плен захватить ихнего офицера – опять же награда. А вот у господ офицеров, как у них обстоит? Любопытно.

– Ну, видите ли, в чем дело… – Тужилкин переглянулся с Алышевским, и по лицу взводного, наконец, скользнула улыбка. – Офицер на войне не для того, чтобы самому брать пленных или колоть штыком. Но его задача организовать службу в своем подразделении таким образом, чтобы и то, и другое, и еще многое чего ловчее выходило у солдат. Проще сказать, если солдаты за свое усердие, за свои подвиги получают кресты, то это означает, что и командиры их заслуживают награды.

– Вон, видите, сопка, – продолжал Тужилкин, указывая рукой на японскую сторону. – Если мы получим приказ взять ее и ваш взвод окажется на ней первым, то, помимо наград солдатам, награжден будет и взводный. Ну а если вся наша рота не только поднимется на эту сопку, но и закрепится там, что позволит в результате перейти в наступление всему полку, тогда награда ждет и вашего ротного, – улыбнулся Тужилкин.

– Вон оно как… – произнес Матвеич.

– Да, вот так. Ну давайте-ка, ребята, заканчивайте поскорее с оружием и все по местам. Скоро стемнеет. Будьте тогда наготове. Не зевать уже никому. Японец любит ночные атаки. Да смотрите, – чтобы даром не геройствовать у меня! из окопов без нужды не высовываться, сидеть за камнями. Чтоб ни одного не было видно. Придет время – сам поставлю всех в рост! Ну, Господи, помилуй и благослови нас послужить государю. Я к вам еще подойду.

И Тужилкин было повернулся уходить.

– Матвеич! Ну что ж ты… – Самородов опять показал глазами на ротного.

– Ваше благородие, – хватился Матвеич, – еще дозвольте спросить. А вот скажите, к примеру, такой вопрос: правда ли, что Куроки – японский генерал – по-нашему по-русски, и есть самая фамилия – Куропаткин?

Тужилкин вначале замер, будто поставленный в тупик неожиданным солдатским вопросом. Но, заметив, как отвернулись немедленно, пряча улыбки, Самородов, Мещерин, Григорьев и еще несколько солдат, и сообразив, что простосердный Матвеич спрашивает по их наущению, ротный, стараясь оставаться совершенно серьезным, ответил:

– Нет, Куроки – это не Куропаткин. Это по-нашему – Бильдерлинг.