Юрий Когинов - Тайный агент императора. Чернышев против Наполеона

— Помнится, вы как-то обмолвились в разговоре со мною, что союзников более нет и нет союза, — решился Талейран. — А коли так, пришло время создать коалицию заново. Я и вы — уже Австрия и Франция. Третья союзница — Англия. Разговор с нею я беру на себя. Разрабатываем условия соглашения. Допустим, каждая страна обязуется выставить, в случае необходимости, по сто пятьдесят тысяч солдат. Обозначим пока в документе — против Пруссии, если она не отступит от притязаний к Саксонии. Но даже непосвященному будет понятно, кто наш противник истинный.

Одно из последних заседаний Венского конгресса окончилось за полночь. Меттерних лег в четвертом часу и велел его не будить ни при каких обстоятельствах. Но камердинер все же поднял его с постели около шести и передал депешу, доставленную эстафетой и помеченную как срочная.

Было утро седьмого марта восемьсот пятнадцатого года.

«Ну какая там еще может быть срочность, — зевнул министр и, положив пакет на ночной столик рядом с кроватью, повернулся на другой бок. — Война, что ли? Так войну можем начать только мы — три страны, поклявшиеся вышвырнуть из Европы Россию. Меж тем приказа выступить в поход ни я, никто другой из новой коалиции не отдавал. Секрет — за семью печатями!»

Но сон не возвращался — загадочная депеша завораживала и возбуждала интерес.

Выбравшись из-под пухового одеяла, министр вскрыл конверт и не поверил своим глазам. Австрийский генеральный консул в Генуе сообщал: «Английский комиссар Кампбелл только что прибыл в гавань, чтобы выяснить, не появился ли Наполеон в Генуе, ибо он исчез с острова Эльба…»

— Что? — сразу не понял министр и, почесав тщедушную, как у цыпленка, грудь, вдруг возопил: — Я же говорил, я обещал, что он вернется через два года! Но он это сделал раньше, обманув меня и всех нас ровно на год.

Император Франц, в отличие от своего первого министра, почивал всю ночь безмятежно и встал, по обычаю, рано. День ему предстоял хлопотный — следовало приготовить слоеный пирог, который он никогда до этого не пек, но о котором ему все уши прожужжал Вюртембергский король, обжора и чревоугодник. Хотелось, чтобы ему помогла Луиза, но пребывание в Тюильри ее окончательно испортило и она превратилась в белоручку. Быстрее бы подрастал внук Жозеф Франсуа Шарль — вот кто годился бы в помощники! Благо, думать о французском престоле теперь нет необходимости — непутевый папаша и сам сломал себе голову, и семейство сделал нищим. Однако дед их не оставит, особенно внучонка. Вот и сегодня он побалует его таким тортом — пальчики можно будет облизать.

Распахнув двери, на пороге вырос всклокоченный Меттерних.

— Что за спешность, граф? — обратился к вошедшему император.

— Я сам, ваше величество, полагал, что депеша так себе, какая-нибудь пустяковина. Оказалось — горше, чем это сообщение, ничего другого быть не может. Разве только конец света.

Строчки зарябили в глазах императора.

«Господи! Какой же дьявол попутал меня и заставил связаться с этим разбойником? — пробормотал растерянный Франц и искоса бросил взгляд на своего министра. — Да кто же тот дьявол? Все он, мой первый министр и мой первый советчик! Теперь пусть сам все и распутывает. У меня к тому же тесто уходит».

— Вот что, милейший, — обратился к Меттерниху, — первым делом езжайте к императору Александру и сообщите ему о случившемся. Затем поставьте в известность остальные державы.

Чуть ли не три месяца Меттерних старался не показываться на глаза русскому царю. И непросто оказалось загладить ссору — царь уже и секундантов, сказывали, определил. Кое-как его удалось отговорить от безумной сатисфакции. А у Меттерниха даже желчь разлилась — так он все принял к сердцу.

Весть о бегстве Наполеона разом заставила забыть старое. Александр Павлович спокойно выслушал сообщение председателя конгресса и вынес свой вердикт:

— Велю тотчас войскам, кои, должно быть, уже подходят к Петербургу, воротиться в Германию, а затем идти во Францию. Сам вскоре отправлюсь к Рейну.

При слове «войска» у министра вновь разлилась желчь.

«Вот оно: мы готовимся и все не можем решиться, а он уже отдает приказ — вернуться военным силам туда, откуда с трудом их спровадили и откуда теперь они, русские, едва ли скоро уйдут».

Но куда же двинулся он, Бонапарт, откуда ждать его появления?

— Он высадится где-нибудь на итальянском побережье и попытается обосноваться и укрепиться в Швейцарии, — со всегдашним апломбом высказался Талейран.

— О, нет, ваша светлость, — парировал Меттерних. — Не переводя дыхания, он двинется в поход на Париж. И тот домик на курьих ножках, который ваша светлость вместе с Людовиком Восемнадцатым соизволили соорудить, простите, на песке, рассыплется в прах.

— Вы полагаете? — поджал губки князь Беневентский. — В таком случае мне следует на какое-то время удалиться к моим друзьям в Лондон. Как и вам, граф, мне не хотелось бы лишиться головы, даже если моим противником тоже окажется его величество император. В моем случае — французский.

А Наполеон с триумфом двигался с южного побережья Франции к столице.

Пересечь Средиземное море и высадиться на побережье явилось делом не очень сложным. Когда сам император и его батальон отдались на волю волн, их суденышки были встречены королевским фрегатом.

Военный корабль проходил так близко, что офицер в переговорную трубу спросил капитана Наполеонова брига:

— Как там на острове император, здоров?

— А что с ним сделается? — отвечал капитан. — Самочувствие и настроение его величества прекрасные!

На палубах не было никого. Все солдаты, как и свита с самим коронованным беглецом, были укрыты во внутренних помещениях.

Около трех суток занял морской переход. А когда к берегу пристала странная флотилия и французские таможенники увидели Наполеона, они сняли шляпы и громко грянули:

— Да здравствует император!

Под эти победные клики, обгонявшие саму колонну, Наполеон двинулся вперед. Всего одна тысяча солдат при одной пушке — была его армия. Но он, полководец, не думал о боях и сражениях. Он так же, как его русский соперник, шел побеждать любовью. Не своею к своим же соплеменникам. А любовью к нему простых крестьян и мелкого люда во встречавшихся на пути селениях и городках, которым, строго говоря, никакого дела не было до смены власти, но которые знали и помнили, что Наполеон — это величие Франции.

Маршала Нея вызвали к Людовику Восемнадцатому. Рыжий Мишель, храбрейший из храбрых, как и завещал своим генералам и маршалам император, стал служить Бурбонам. Он был теперь главнокомандующий королевской армией.

— Надо остановить и уничтожить этого самозванца и покусителя на королевский трон, — повелел король. — А еще лучше — доставить под конвоем в Париж и, отдав под трибунал, расстрелять во рву. Пусть примет казнь, которой он когда-то оборвал жизнь последнего представителя рода Конде — герцога Энгиенского.