Юрий Когинов - Тайный агент императора. Чернышев против Наполеона

Кому принадлежал до последнего времени замок. Чернышев нашел неприличным спрашивать. Савари же заметил:

— Не правда ли, залы несколько напоминают ваш Эрмитаж? Только, конечно, в миниатюре. Да и замок, мой друг, не только скромен, но и тесен. Так что предложу вам, Александр, разделить вместе со мною мои личные апартаменты. О, не беспокойтесь, вы меня нисколько не стесните. Напротив, окажете мне великую честь.

Императорская чета явилась с прогулки как раз к обеду. Савари и Чернышев были тотчас званы. Стол оказался накрытым на четыре персоны. Были поданы суп-лапша, затем цыплята с креветками, вареными яйцами и помидорами, белые бобы, отварная картошка и апельсиновое суфле.

Жозефина непринужденно обратилась к гостю:

— У нас просто. Даже в Тюильри. А цыплята с необычным гарниром — произведение походного повара императора.

— Представьте, битва при Маренго. Победа, — почти перебив императрицу, вступил в разговор Наполеон. — Я тогда не ел, наверное, двое суток. Что имеется на ужин? — «Ничего. — ответил мой повар. — Только холодный отварной цыпленок». — Подавайте! И представляете, подал разогретого, даже поджаренного. Внутри же — всякая всячина, что оказалась под рукой: яйца, овощи, орехи, креветки, грибы. Попробовал — вкусно, хотя курятину не очень люблю. Ну как?

Не похвалить было нельзя. Наполеон отпил глоток бургундского и вытер рот салфеткой.

— У меня в семье говорят: если хотите есть быстро — обедайте у меня, хорошо — у вице-короля Евгения, плохо — у всех моих братьев, они скупы. Я отвожу на самый обильный обед ровно двадцать минут. С кофе. Ну-с, если по моему примеру несколько насытились, не будем терять драгоценное время на чревоугодие, пройдемте ко мне.

На столе в кабинете лежало распечатанное письмо, которое привез Чернышев.

— Я отвечу императору Александру сегодня же и вручу ответ вам. Но передайте и вы, господин Чернышев, брату моему российскому императору на словах: от души поздравляю с успехом во льдах шведской Лапландии. Или как там ее, Финляндия? Как мы и договорились с вашим императором в Тильзите, я сдержал слово и тоже выступил против шведов. Мне уже сообщили, что князь Понтекорво, то есть маршал Бернадот, завершил форсированный марш и сейчас находится в Копенгагене. Несколько тысяч солдат переправились в Зеландию. Как видите, мощный удар по шведам с юга Европы в вашу поддержку — дело дней.

В кабинете было не развернуться, и Наполеон сделал всего несколько шагов к двери и обратно.

— Теперь о моих делах в Испании. Во многих странах Европы меня обвиняют в том, что я якобы стремлюсь сокрушить испанский трон. Это отвратительная ложь. Все, что мною предпринимается здесь, это, во-первых, законное желание мое вышвырнуть из Португалии и с западного побережья Испании англичан, которые отсюда могут угрожать моей империи. Мне же нужна полная блокада Англии, чтобы не только ни один ее корабль не появлялся в портах материка, но не ступала нога ни одного подданного Великобритании. Во-вторых, другой мой интерес в Мадриде — сделать все, чтобы там, в королевском доме, восстановился мир и порядок.

В Петербурге уже знали о скандале, который случился недавно при испанском дворе. Между отцом и сыном — королем Карлосом и наследником Фердинандом давно бушевали распри. Их подогревала королева и ее фаворит, первый министр Мануэль Годой. В результате мерзких склок и интриг король отрекся от престола, на трон вступил Фердинанд. Годоя он заключил в тюрьму. Народ же тем временем восстал против французских войск, которые по сути дела захватили несколько провинций Испании.

— Видит Бог, — поспешил заверить Наполеон, — я не принуждал короля Карлоса покинуть трон. Напротив, зная, что отречение ни к чему хорошему не приведет, лишь вызовет смуту среди населения, я действовал в интересах и Франции, и в интересах испанского народа.

И, взглянув в лицо Чернышева, Наполеон неожиданно произнес:

— Раздел Испании? А разве Франция, Англия и Голландия в тысяча шестьсот девяносто восьмом году не разделили Испанию при ее живом короле? А Польша? Разве она не подверглась той же жестокой участи при помощи самых могучих соседних держав? Но мир и в первом и во втором случае молчал.

Слова Чернышева прозвучали как нельзя кстати:

— Смею, ваше величество, заметить, что все в мире свершается в зависимости от складывающихся обстоятельств.

— Именно так! Но я бы добавил: в политике все строится и все основывается на интересах народов, на потребности в общественном мире, на необходимости равновесия государств, — энергично подхватил Наполеон. — Конечно, каждый волен объяснять эти высокие понятия на свой лад. И все же, кто сможет сказать, что я не действую в Испании в интересах той же Испании и, конечно, в интересах моей собственной страны? Впрочем…

— Ваше величество, вы, надеюсь, хотели бы добавить: каждая страна имеет свои интересы и обязана их выражать теми или иными средствами, — вставил Чернышев. — Например, Россия и ее национальные интересы на севере Европы, в той же шведской провинции Финляндии, ставшей отныне русской. Не так ли?

Что-то напоминающее улыбку озарило лицо Наполеона. Он взял из вазы яблоко.

— Не правда ли, яблоко напоминает земной шар, на котором мы живем? Теперь я беру нож и разрезаю яблоко на две половинки. Одна — ваша, другая — моя. У каждого из нас — по равной доле. Скажите, будет ли доволен император Александр, если и дальше наши с ним отношения станут складываться на началах равенства?

«Ну, а после того, как вы съедите свою долю, не захочется ли вам взять и чужую половину?» — мелькнуло в голове Чернышева. Но он вежливо улыбнулся в ответ.

— Вот видите, как убедителен мой пример, — воскликнул император. — Обязательно продемонстрируйте то, что я сделал с яблоком, моему брату Александру. Оказывается, все самые, казалось бы, запутанные в жизни сложности — просты. Просты, как обыкновенное яблоко. Но, разумеется, если люди, у кого это яблоко в руках, понимают друг друга и стремятся постоянно пребывать в согласии.

Савари предупредил Чернышева, что во второй половине дня император всегда работает. Где бы он ни находился, всегда в эти часы, как, впрочем, и с самого раннего утра до прогулки и обеда, он — за письменным столом. Читает бумаги или диктует секретарю. Он же, генерал-адъютант, должен находиться вблизи. А дорогой гость может в это время насладиться прогулкою в парке или спуститься к морю.

Предложение понравилось. Впрочем, на этот счет у Чернышева уже созрел свой план. Еще будучи в кабинете Наполеона, он обратил внимание, что почти под самыми его окнами проходит балюстрада. Она как бы соединяет замок с парком. Так что, если подняться на нее, можно неслышно подойти к окнам императора, в одном из которых — открытая форточка.