Юрий Когинов - Тайный агент императора. Чернышев против Наполеона

Но, видно, смирился уже со своей подневольной планидой король, так съежился весь в своем кресле с высокой спинкой, что вроде бы стал похож на карлика. И как-то растерянно поспешил закончить разговор:

— Очень хотел бы встретиться с вами, молодой человек, и убедиться, что вы были правы.

— Что ж, — чуть наклонил голову в знак прощания Чернышев, — постараюсь приложить все мое усердие и все мои возможности, чтобы удовлетворить ваше пожелание. Берлин лежит как раз на прямой дороге между Москвою и Парижем. И, наверное, мне не всегда, как теперь, придется мирно скакать этим путем в карсте. Вдруг доведется и верхом, во всех, как говорится, доспехах…

Если помнит читатель, однажды мы уже приподняли завесу времени и, заглянув на два года вперед, сказали о том, как генералу Чернышеву суждено будет первому войти в Вестфальское королевство.

Но еще ранее, чем сей маневр, Чернышев осуществит иной, другой не менее блистательный — он первым ворвется в Берлин. И кстати, вместе с полковником бароном Теттенборном. Да-да, с тем самым, с которым совсем недавно на этих страницах они обсуждали создание корпуса для освобождения Германии.

В начале февраля восемьсот тринадцатого года генерал Чернышев со своим отрядом подошел к стенам Берлина и послал записку Фридриху Вильгельму, королю Пруссии: «Ваше величество, соизвольте удалиться из своей столицы в Бреславль и объявите войну Наполеону. Все остальное доверьте мне».

Чернышев не забыл о благородстве: он брал Берлин не у короля, а у французов, захвативших сей город силой. Потому и просил короля как бы отойти в сторонку и не мешаться в стычку.

Освобожденные берлинцы ликовали. На стенах домов, в витринах магазинов и кафе можно было увидеть портреты императора Александра и генерала Чернышева. Их даже принялись печатать на тканях, предназначенных для дамских нарядов. А уклонившиеся от службы Наполеону прусские офицеры и безусая молодежь тут же записывались волонтерами в отряд полковника Теттенборна.

Король, обрадованный до слез, поспешил выразить Чернышеву горячую благодарность: «С великим удовольствием узнал я, что вы первый вступили в Берлин. Я весьма уважаю дарование и храбрость, приведшие вас в мою столицу. Для меня особенно приятно принести вам за то мою благодарность и, принимая во внимание все ваши заслуги, прошу ваше превосходительство принять от меня высшую награду Пруссии, которую я только что вновь возродил мои указом, — орден Красного Орла первой степени…»

Поставим здесь точку в сей истории. Заглядывать в грядущее любопытно, но наш герой ровным счетом ничегошеньки не ведает пока о своей будущей судьбе и продолжает подремывать в карете, насколько позволяет ему это бешеная скачка по разбитым весенним дорогам. Его ждет Наполеон в Париже, который также ничего не знает о том, что ожидает его уже через полтора года в Москве, а затем в той же Польше и Германии и, конечно же, в его собственной столице. Помните дерзкую шутку нашего героя на первом же своем свидании с Наполеоном о том, что, может быть, и он когда-нибудь возьмет Париж? Но — стоп, стоп! Как и договорились, дальше ни слова о том, что за завесой времени.

Итак, полковник Чернышев спешит в Париж с письмом царя Александра. Путь от Берлина до Парижа короче, чем тот, что уже проделал наш гонец от границ России. Ровно через шесть дней он уже стоял в Тюильри перед французским императором, который встретил его в веселом настроении.

— Вы, граф, опрокинули ровно на сутки все мои расчеты. Я ожидал вас только завтра, но вы — уже здесь, у меня. Невероятная скорость! Так что же вы привезли — мир или войну? Только давайте условимся сразу: будем друг перед другом откровенны, как два солдата.

— Ваше величество, — улыбка осветила лицо царского флигель-адъютанта, — мой государь повелел мне самым положительным образом уверить ваше величество в его единственном желании — сохранить мир и дружбу и всегда решать все возникающие недоразумения только путем переговоров. Мой государь весьма сожалеет, что между вашей особой и особой российского императора отношения, тем не менее, не так тесны и открыты, как были прежде.

— Он так полагает? — оживленное выражение покинуло Наполеона. — Так что же хочет от меня император Александр? Каковы его требования ко мне?

Рука Наполеона сломала печать на письме, которое протянул ему Чернышев.

— Ну вот, снова уверения в дружбе, оправдания и скрытые обиды! Однако не я первый встревожил Европу приготовлениями к войне, не я стал передвигать войска к границам…

«Ну что же, — подумал Чернышев, — будем считать, что это и есть начало будущей войны — обмен упреками, как обмен артиллерийскими залпами. Отныне никто из них, императоров, не уступит, но каждый станет делать вид, что он ничем, ни единым помыслом, ни самым малейшим действием не приближает смертельную схватку, а всеми силами стремится ее отодвинуть и даже вовсе исключить.

Сколько будет продолжаться сия дуэль и чем она закончится, зависит и от меня, волею судьбы оказавшегося меж двух огней. А когда над тобою свистят ядра, невольно хочется втянуть голову в плечи. Но, кажется, ты не робкого десятка, кавалергард?!» — усмехнулся про себя Чернышев.

— Ты нынче, Сашок, непременно будь у меня.

— Что так, Александр Борисович? Званый обед иль для интимного кружка приглашены некие молоденькие Сильфиды из кордебалета, в коих вы души не чаете?

— Да ну тебя, право! Не вводи меня, старика, в грех. — Князь Куракин притворно отмахнулся пухлою рукою, на которой каждый палец унизан перстнем. — Сюрприз тебе хочу представить. Так сказать, память о событии, коего и ты явился участником.

Часам к четырем пополудни гостиная миссии заполнилась разношерстной публикой. Среди актеров, которые составляли большинство и которых легко было отличить по их экстравагантным нарядам, выделялся пяток шустрых месье, внешностью своею оставлявших далеко позади служителей Мельпомены. То были живописцы с длинными, до плеч, волосами и острыми, под Генриха Четвертого, козлиными бородками и колкими, как пики в разные стороны, усами, одетые в какие-то то ли заляпанные красками, то ли специально на фабрике затейливо разрисованные широкие блузы.

Собственно, не сама экстравагантность гостей привлекла внимание Чернышева, скорее пышная, разукрашенная множеством бархата, парчи, кружев, орденов и бриллиантов фигура российского посла, которая, несомненно, затмевала все сборище.

Предметом же, что собрал эту яркую, азартно говорливую публику, оказалась картина, которую козлинобородые художники водрузили у стены на двух стульях. Полотно, эдак аршин в высоту да аршина три в длину, являло собою процессию служащих русского посольства с персоною самого посла в центре шествия.