Сергей Карпущенко - Капитан полевой артиллерии

Лихунов видел, что офицеры смотрят в сторону и будто сожалеют о том, что обязаны слушать его приказы, командира, возвысившегося над ними лишь по недоразумению. И Лихунов нарочно ужесточил свой тон:

– Вам что, непонятно? Прошу исполнять!

Разгрузка согрела, а оттого и оживила всех. Раздевшиеся до рубах артиллеристы спускали на землю пушки, передки и зарядные ящики. Всё подле вагонов завозилось, закипело. Скрипели колеса, неслось лошадиное ржанье, мешаясь с понуканием ездовых, криками, бранью, смехом и уханьем. На обширной площадке, рядом с путями, из всего этого лошадиного, людского, орудийного месива постепенно, с шутками, матерщиной выстраивалась колонна, потерявшая вчера весь свой стройный, грозный вид и теперь словно вновь рождавшаяся по воле его, Лихунова, и с помощью сильных, проворных рук артиллеристов.

Спустя полчаса кто-то разглядел двигающийся по дороге от моста в сторону станции автомобиль. Вскоре машина, блеснув своим красным лакированным кузовом, остановилась напротив дивизиона, из нее ловко выскочил молодой поручик и, на ходу оправляя китель, подбежал к одному из офицеров. Лихунов увидел, что офицер дивизиона небрежно махнул рукой в его сторону, и поручик на тонких пружинистых ножках, блестя идеально вычищенными сапогами, быстро пошел к нему. Подошел, козырнул Лихунову со смелым изяществом штабного саблезвона:

– Поручик Тимашев. Послан начальником крепостной артиллерии, чтобы служить вам проводником. У нас здесь хозяйство сложное. Не ровен час заблудитесь.

– Предосторожность нелишняя, – сухо кивнул поручику Лихунов. – Я – капитан полевой артиллерии Лихунов. Принял дивизион лишь вчера ввиду кончины его прежнего командира, полковника Залесского.

Словно в подтверждение слов, его четыре канонира вынесли из вагона наскоро сколоченный ящик с телом Залесского. Поручик увидел, снял фуражку и со вздохом перекрестился, но тут же заулыбался:

– Ну, готовы пушкари ваши следовать за мной?

– Да, можно трогать, – взглянул на колонну Лихунов.

– Тогда за автомобилем двигайте. Мы медленно поедем. А знаете, капитан, там и для вас место найдется. Садитесь. Дорогой о крепости расскажу, о порядке размещения всего хозяйства вашего.

– Разве мы не на боевых позициях разместиться должны?

Поручик по-бабьи вяло махнул рукой:

– И-и-и! До позиций вам, я думаю, далеко! Так вы поедете со мной в «Грегуаре»?

Лихунов хотел было решительно отказаться, не желая подчеркивать свое особое положение по сравнению с другими офицерами дивизиона, но самолюбие вскипело: «Да что я, на самом деле! Разве не командир?» Он быстро подошел к колонне и отдал распоряжение следовать за автомобилем. Потом, уже сидя на стеганом кожаном сиденье рядом с поручиком, махнул рукой, давая знак к движению. Мотор ласково заурчал, и автомобиль мягко покатился по прибитой колесами дороге, ведшей к крепости.

– А где же второй дивизион вашей бригады? – почти без интереса спросил поручик, вальяжно облокотившись на блестящую кожу сиденья и доставая портсигар. Лихунов видел, что молодой человек очень ценит свое теперешнее положение, и ответил почти раздраженно:

– Кому, как не вашему начальству, знать о местонахождении второго дивизиона бригады. Созвонитесь с Верховным главнокомандующим, и он вам все расскажет.

– Так-то оно так, – согласился поручик, – но на фронте сейчас такой кавардак. В крепость ежедневно прибывают какие-то части, потом оказывается, что их здесь не ждали, отправляют обратно или пытаются связаться со штабом округа, чтобы упросить его высокопревосходительство оставить эти войска у нас. Сами понимаете, генерал Безелер уже совсем близко от наших передовых рубежей стоит, через несколько дней, надо думать, осада начнется, а Новогеоргиевск – ключ к Варшаве. Даже Алексеев, уж насколько ненавидит крепости, а боевые возможности и значение нашей фортеции ценит высоко. Да вы и сами увидите – она неприступна!

Лихунов усмехнулся:

– Человек еще не создал такой крепости, которую не смог бы взять другой человек. Если ваш Новогеоргиевск зажмут в кольцо – тогда всему конец.

Поручик самодовольно выпустил густое облачко дыма.

– Да, господин капитан. На юго-западном, похоже, дела обстояли действительно хуже некуда. На вас лежит печать какого-то уныния, вызванного неудачами. Не так разве?

Лихунова взорвало:

– Да! Так! Наверное, так! Да только вам бы самим побывать на карпатских передовых рубежах, когда ты со своей батареей стоишь целый день, по тебе молотят тяжелые австрийские гаубицы, а ты молчишь и едва не воешь от злости, потому что из своей полевой трехдюймовки до них дотянуться не можешь. А они взроют всю землю вокруг тебя «Марфутками», переколотят две трети орудий, людей и лошадей и потом посылают на нас свою пехоту, пьяную, а потому и безумно храбрую, которая после ада, что устроили их пушки, почти без труда добивает оставшихся в живых. А если и есть возможность нам до них гранатой дотянуться и ответить на их пальбу, то пяти-десяти снарядов на пушку тебе лишь на очень короткий и совсем нестрашный ответик хватит!

Лихунов замолчал, а поручик, понимающе повздыхав, сочувственно сказал:

– Разделяю ваше огорчение, капитан. Но где сейчас найдешь виноватого? Может, дело в том, что Сухомлинов, министр наш военный, еще до войны договор с американцами заключил на поставку снарядов, даже золотом аванс отсчитал. Янки же аванс-то забрали, а заводы свои переоборудовать не поспели, вот и не справились с заказом. Конечно, все дело в промышленности нашей слабой. Были б у нас заводы – были б и снаряды. Нет заводов – нет снарядов. Мы строим армию из мяса, а германцы из железа. Вот и вся причина.

Поручик, наверное, сильно довольный своей весомой, убедительной речью, уверенно посмотрел на Лихунова, а тот сказал:

– Возможно, вы и правы. Но расскажите-ка лучше о крепости своей неприступной, полезней будет.

Поручик рассмеялся:

– А что о ней рассказывать? На нее смотреть, смотреть надо! Любуйтесь! Вот уже и верки главной ограды видны. Смотрите!

За беседой с поручиком Лихунов и не заметил, как «Грегуар», миновав висленский мост, медленно катился мимо равелина, вынесенного далеко за пределы главной ограды крепости. Сама же крепостная стена по мере приближения к ней становилась все выше и выше, делалась все грозней и на самом деле начинала казаться неприступной. Поручик, как видно, гордившийся своей крепостью, с деланным равнодушием сказал:

– Здесь-то что! Старая постройка, кирпич, только усиленный бетоном, а вы бы новые видели, «Благословенство» или «Царский дар»! Вот это действительно пирамиды египетские. По десять футов одного бетона в стене, да еще обсыпка земляная!