Михаил Волконский - Мне жаль тебя, герцог!

Граф Линар выехал в Дрезден, как и обещал Брюлю, на другой день после свидания с ним. Митька Жемчугов, решивший выбраться отсюда как можно быстрей, мог примкнуть к поезду графа.

Этот поезд был обставлен довольно торжественно, так как Линар путешествовал не в качестве лишь высокопоставленного лица, а как посол его королевского величества. Впереди скакали три рейтара верхами, командированные начальниками областей, через которые проезжал Линар. Затем следовала дорожная карета, запряженная четверкой цугом, а за ней в новенькой и довольно щегольской «берлине» ехал камердинер графа; далее на двух подводах везли вещи, и поезд замыкался еще тремя рейтарами.

Митьке граф предложил место в своей карете. Жемчугов сначала очень этому обрадовался, но потом убедился, что в карете Линара ему было очень неудобно, потому что ящики с итальянскими альбомами были помещены там и приходилось постоянно натыкаться на их острые углы.

Верховую лошадь Жемчугова вел в поводу один из рейтаров, и Митька ради моциона садился верхом и делал таким образом часть пути. Кроме того, он садился иногда в «берлину».

Суровый, неразговорчивый немец-камердинер сидел внутри «берлины» по-домашнему, без парика, в шерстяном вязаном колпаке и читал маленькую немецкую книжку в толстом кожаном переплете. Митька, заглянув в нее, увидел там слова: «Когда в атоноре образуется зеленый порошок…» — и понял, что книжка алхимическая.

Он не стал о ней расспрашивать немца, или «старого Фрица», как его звали все кругом, но постарался допытаться у него, в чем сила тех итальянских альбомов, которые, по-видимому, были так ценны, что граф считал нужным везти их за собою в карете, несмотря на то, что они причиняли там значительное беспокойство и неудобство. Однако старый Фриц отделался односложными ответами, из которых решительно ничего нельзя было понять. Это еще больше заинтересовало Митьку. Самого графа спросить об альбомах Митька не решался, считая такие разговоры неделикатностью.

Фриц обычно был молчалив, однако оказывался очень интересным собеседником в дороге, когда рассказывал легенды и передавал исторические факты, относящиеся к местам, через которые они проезжали. Он много путешествовал, много знал и не любил только болтать зря, то есть поддерживать пустой и ничтожный разговор для разгулки времени. Но, когда ему говорили дело, он слушал внимательно, не перебивая, или, если его умели слушать, он не торопясь передавал свои знания другому. Он именно никогда не разговаривал, а только передавал знания.

В восемнадцатом веке такие типы часто служили в качестве доверенных камердинеров у знатных особ, так как подобные должности оплачивались очень щедро и были обставлены весьма хорошими условиями. Очень часто также такие камердинеры переходили в гувернеры и наставники юношества, и родители, поручавшие им своих детей, обыкновенно не раскаивались, потому что немцы, подобно старому Фрицу, выказывали почти всегда очень почтенные педагогические способности, а в отношении знаний и даже познаний значительно превосходили своих господ.

Митька проводил время рядом со старым Фрицем в берлине весьма занимательно, и вообще обратный путь в Россию совершался для него очень легко.

Одно только было не совсем так: Митьке казалось, что они едут очень медленно, несмотря на то, что лошадей им перекладывали на всех станциях немедленно, что ехали они день и ночь и останавливались лишь на короткие сроки для обеда или ужина, или в крайнем случае для отдыха на несколько часов, когда уж слишком уставали.

«Что такое может быть все-таки в этих альбомах?» — думал Митька.

Он знал цену художественным вещам и понимал, что денежную стоимость очень простенькие акварели и сепии, наполнявшие альбомы Линара, представлять не могут. Там было что-то другое.

«Уж не алхимия ли здесь действует», — сообразил Митька, но никак не мог в своем воображении приспособить итальянские виды к алхимии.

Несколько раз ему удалось заметить, что Линар во время пути, сидя в карете, вынимал альбом с флорентийскими видами из ящика и перелистывал его.

На остановках их приглашали к себе к обеду бургомистры городов и сами губернаторы. Но у них с собой был довольно обильный запас всяких вкусных вещей, заготовить которые успел повар графа, ехавший вместе с другой прислугой графа на подводах с вещами. У него были тартинки со страсбургским паштетом, всевозможные колбасы, чудесная вестфальская ветчина, разные сыры и превосходное вино, в особенности красное, до которого граф Линар был большим охотником.

В природе чувствовалось наступление зимы, но запас фруктов везде еще не был израсходован и отличался обилием, так что по деревням можно было за бесценок достать отличные груши, яблоки и сливы.

На одном из привалов граф решил последовать примеру Жемчугова и попробовал на переезде проехать некоторое расстояние верхом на его лошади. Это так понравилось графу, что с этих пор он ежедневно по два раза садился на Митькину лошадь и весело гарцевал впереди поезда с рейтарами вместе.

Дело было под вечер; дорога шла сосновым лесом, прямые стволы которого казались огромными колоннами фантастического храма и вечнозеленые верхушки нависали причудливыми кружевами, сквозь которые просвечивало опаленное закатом, багровевшее золотистыми тонами небо. В воздухе стоял здоровый, освежающий и бодрящий холодок.

Граф Линар опустил стекло кареты и дышал свежим бодрящим воздухом.

— Хорошо-то как, — сказал Митька, подъехавший к окну кареты верхом.

— Да, чудесно, — согласился Линар и спросил: — Вы уже долго едете верхом? Вам не жаль будет пустить меня тоже проехаться?

— Нет, отчего же? С удовольствием! Пожалуйста! — предложил Жемчугов и, велев кучеру остановиться, тотчас же соскочил с лошади.

— А вы садитесь на мое место в карету! — сказал Линар, впрыгнув в седло, и быстрым галопом поскакал вперед.

Митька уселся в карету, с ненавистью оттолкнув попавший ему под ноги ящик с одним из итальянских альбомов, и, мало помалу убаюканный качкой каретных рессор, задремал.

Его разбудил какой-то странный и не совсем обычный шум. Карета и прочие экипажи стояли, а люди громко и взволнованно разговаривали.

— Что случилось? — спросил Жемчугов, выглядывая из кареты.

— Впереди мост разобран! — сказал ему мимоходом пробегавший слуга.

— А где граф и рейтары? — осведомился Митька, но ему никто не ответил.

Он отворил дверцу кареты, но не смог выйти из нее, потому что некому было откинуть подпиравшую ее подножку.

В это время из леса выскочили несколько человек и кинулись к карете. Митька схватил попавшуюся ему под руку высокую трость графа Линара с тяжелым, свинцовым, обложенным серебром набалдашником и этой тростью, как длинным кистенем, встретил нападающих, которые старались вскарабкаться в карету.