Михаил Голденков - Тропою волка

Увидев перед собой вражеские шеренги, Ян Казимир тут же приказал Яну Павлу Сапеге без промедления атаковать новые позиции врага, боясь, что шведы атакуют первыми.

— Пусть атакуют, — попытался спорить Сапега, — нам обороняться здесь, среди дюн выгодней, чем штурмовать их в лоб.

Но Ян Казимир настаивал на атаке. Гусарская хоругвь Сапеги развернулась к штурму неприятельских укреплений. Здесь в первых рядах рядом с гетманом находились и русский галицкий князь Собесский, и племянник Сапеги Александр Полубинский, и Михал Радзивилл с боевым товарищем, бравым гусаром Яном Ковалевским — всего девятьсот пятьдесят «крылатых гусар», элита литвинской тяжелой кавалерии, молодые шляхтичи, в основном католики, полные решимости порубать чужие латы за славу короля и отечества. Сапега их всех намеревался бросить в бой, но Полубинский, не в пример своему дяде, трезво оценив не очень подходящий для атаки ландшафт, убедил атаковывать силами не более шести сотен, а в случае неудачи тремстам остальных поддержать их. В случае же прорыва три сотни также должны были помочь довершить разгром врага, по мнению Полубинского. Однако триста пятьдесят гусар, оставшихся в резерве, Ян Казимир тут же распорядился перебросить на другой фланг, боясь прорыва.

— Но ведь там их тысячи две, не меньше! — высказывал опасение Михал, указывая пальцем на неприятельские позиции у Бялолукского леса. — Нас мало против них. Нужна поддержка, Ваше величество!

— Ерунда! Это пехота и пикинеры! Прорвем по фронту и погоним прочь, — успокаивал крестника Ян Казимир, — в случае чего я лично со своей хоругвью поддержу вас.

И вот шестьсот гусар спешно выстраивались для атаки. Мимо Михала Радзивилла проскакивали незнакомые и знакомые шляхтичи-католики: вот усатый и улыбчивый Кржижановский, вот молодой Ежи Выговский, дважды бывавший вместе с отцом в гостях у Радзивиллов в Несвиже, вот хороший знакомый менский шляхтич Ян Хлебович, у которого гостил не раз сам Михал… Над головами в блестящих шлемах шумели на ветру белоснежные Георгиевские знамена и двуострые белые с красными крестами прапора на концах пик. Нетерпеливо фыркали кони, позвякивали уздечки.

Михал оглядывался, то и дело приветствуя кивком головы знакомых. Он нервничал и, чтобы укрепить свой дух, бросил взгляд на своего старшего товарища, двадцатипятилетнего русинского князя Яна Собесского, человека уверенного, с сильным характером. Правда, лица Галицкого князя Михал так и не увидел из-за лицевого щитка богато инкрустированного шлема. Михал перевел взгляд на Яна Ковалевского, молодого и вечно веселого пана, с каким-то буйным цыганским темпераментом и такими же цыганскими темными локонами, выбивающимися из-под островерхого шлема. На веселых балах Ковалевский всегда был заводилой и автором различных шуток и смешных розыгрышей, парнем он был лихим и неунывающим, и его белозубая улыбка и весело блеснувшие навстречу взгляду Михала карие глаза в самом деле чуть успокоили несвижского ордината. Но далеко не совсем. Ковалевский был все-таки ровесником Михала и, возможно, просто скрывал за своей веселостью такие же волнение и страх, что сейчас так не вовремя предательски скребли Михала по спине острой кошачьей лапой.

Младший сын Римко Шулковича, семнадцатилетний Якуб, парень с длинными белокурыми волосами, похоже, тоже волновался, нервно сжимая сигнальный горн. Михал кивнул Якубу, затем оглянулся и отсалютовал левой рукой в железной рукавице Александру Полубинскому, который улыбнулся в ответ, подъехал. На левое плечо Полубинского была наброшена леопардовая шкура, подбитая темно-красным бархатом. Смотрелся польный писарь как сошедший с небес Архангел: нарукавники, набедренники, кираса, шлем — все новенькое, все ярко блестит на солнце… Опытный Полубинский видел, что Михал волнуется, знал, что парень еще не очень опытен в кавалерийских рубках, и поэтому тщательно проверил оснащение седла несвижского князя: подергал, проверяя на прочность, нагрудный и подхвостный ремни его коня. Ремни сидели прочно, они должны были обеспечить всаднику твердую опору при ударе копьем на полном ходу. Проверил Полубинский, есть ли пистолет у левой седельной луки, приторочен ли кончар — четырехгранный панциропробойник… Михалу при этом стало даже как-то неудобно.

— Вы, право, пан Алесь, меня смущаете. Как нянька, меня проверяете. Не первый год уже… — тихо произнес несвижский князь, бросая смущенные взгляды на Ковалевского, с ироничной улыбочкой наблюдавшего за ними.

— Ладно-ладно, — буркнул в ответ Полубинский, — я командир сотни, я знаю, что делать. У всех уже проверил, кроме тебя. Крепче при ударе копье держи. Ремни у тебя крепкие, конь хорошего хода. Все будет добра. А нервы… у хорошего воина перед хорошей битвой нервы должны пошаливать. Иначе ты и не воин, а дурень полный. Уразумел, пан Михал?

— Так, — кивнул Радзивилл в ответ, пряча вспыхнувшее красной краской лицо.

И Полубинский тоже кивнул в ответ своей блестящей новенькой каской, рифленой под еловую шишку, отчего шлем польного писаря блестел, как церковный купол. Левую щеку Полубинского «украшал» шрам, нанесенный зимой Богуславом под Тикотином.

— С Богом! — крикнул Сапега, выкинув вперед руку с блеснувшей на солнце острой карабелой. Якуб Шулкович, приложив мундштук к губам, уже давал сигнал атаки, как вдруг с удивленным лицом опустил горн. Лошадь гетмана, слишком сильно потянутая за повод, заржала, дернулась, встала на дыбы, а Сапега, как-то нелепо взмахнув руками, вывалился из бархатного седла и рухнул в траву, громко закричав:

— Ох! Нога! Нога!

Несколько гусар бросились к упавшему гетману.

— П-р-р! Сто-ой! — осадил коня Полубинский, натянув повод. — Черт! Шулкович! Отбой! Что там такое? — воскликнул он раздраженно, все еще успокаивая своего горячего скакуна, рванувшего было с места. Конь храпели недовольно косился на своего седока.

— Кажется, сломал ногу! — крикнул Сапега. Ему быстро поднесли носилки, положили. Михал стоял дальше других на левом фланге, он, привстав в стременах, склонился к шее коня, пытаясь увидеть, что же там происходит в центре.

— Что случилось? — крикнул он хорунжему Хворостовскому, что со знаменем в руке стоял ближе к позиции гетмана.

— Кажется, наш гетман сломал ногу! Плохая примета, пан Михал! — ответил хорунжий.

Два гусара бегом пронесли Сапегу прямо мимо Михала. Гетман, без шапки, полулежал на носилках, опираясь на локоть. Его белоснежные долгие усы и такие же седые и длинные на затылке волосы колыхались в такт быстрым шагам гусар. На лице гетмана Михал прочел… облегчение!

— Ave caesar imperator! Morituri te salutant! [9] Слава кесарю императору! Идущие на смерть приветствуют тебя! (лат.) — к чему-то негромко произнес Хворостовский.