Дарья Плещеева - Аэроплан для победителя

Енисеев выразился не хуже бывалого каторжника.

— Думал, раз они в ресторане — то и дух перевести можно. Ох, старый осел. Ресторан-то и есть самое подходящее место.

— Для чего?

— Это мы сейчас узнаем… Тс-с-с… за барьер…

Это было изо всех конских препятствий самое гадкое, заплетенное колючими прутьями. Быстро пригнувшись за барьером, Лабрюйер едва не выколол себе глаз.

В сарай вошел человек с фонарем. Поставив фонарь на землю, он вышел — и вернулся с товарищем. Вдвоем они несли ящик, который сзади поставили в фургон.

— Принеси бидон с водой, Мартин, — сказал по-немецки этот человек. — И сена побольше. Пусть едут с удобствами, как знатные господа.

— Сейчас.

Мартин убежал. Человек с фонарем забрался в фургон и чем-то там гремел. Енисеев и Лабрюйер, затаившись, молчали.

Явился Мартин с огромной охапкой сена.

— Где ты пропадаешь, скотина? — крикнул из фургона тот, кто, видимо, был его главным начальником. — Мне телефонировали — они уже едут. А ты копаешься! Давай сюда сено. Будет им королевское ложе, только без балдахина. Пойди, глянь — может, их уже везут.

Мартин выскочил из сарая и сразу вернулся.

— Я видел огни на поле. Господин Таубе едет через большие ворота.

— Ну, теперь каждая минута дорога!

Мужчина выпрыгнул из фургона, подхватил фонарь и выбежал.

— Кто это? — шепотом спросил Лабрюйер.

— Позвольте вам представить герра Алоиза Фридрихса. Наконец-то он заговорил!

— Что значит — наконец-то?

— А он глухонемым конюхом притворялся. Тихо…

Енисеев бесшумно подошел к воротам сарая и выглянул. Видимо, ему одного мгновенного взора хватило, чтобы оценить ситуацию. Он быстро забрался в кабинку фургона и сел за руль.

— А вы чего ждете? — спросил он.

— Это зачем еще?

— Затем… их уже привезли из ресторана. Сами из авто выйти не могут, их на руках выносят. Да, вы хорошо разворошили этот муравейник… Я думал, у меня еще пара дней в запасе. Какого черта! И ваш Водолеев там крутится. Лабрюйер, быстро отворяйте ворота и садитесь, черт бы вас побрал!

— Вы спятили. Вы даже не знаете, есть ли в баке бензин.

— Пари — полон бак бензина. Они только ждут, пока конюхи угомонятся. Черепной грим сослужил нам неожиданную службу. Дай Бог здоровья Славскому! Ну, чего вы ждете?

— Черт бы и вас побрал, Енисеев, — сказал Лабрюйер и распахнул ворота сарая.

Садиться на место возле шоферского пришлось уже на ходу.

Фургон оказался отлично готов к стремительному и опасному путешествию.

Не разбирая дороги, Енисеев вел его по летному полю, мимо трибуны, прямо к главным воротам. Вслед кричали и принялись стрелять.

— А шиш вам! — кричал Енисеев. — Шиш, а не наши авиаторы! Держись, брат Аякс, сейчас будет тряско!

— Куда мы едем? — спросил Лабрюйер.

— Куда-нибудь! Подальше от ипподрома!

— У них есть «катафалк» и лошади, — напомнил Лабрюйер. — Тут такие красавцы — на короткой дистанции могут и авто обогнать.

— А у нас есть кое-что другое…

И тут Енисеев запел — так, что у Лабрюйера мурашки по шкуре побежали:

— Готовы на бой кровавый за свои права!..

Пропето было всерьез.

Фургон влетел в Зассенхоф.

— Теперь командуй, — велел Енисеев. — Ты эти места лучше знаешь. Нам нужно запутать след. Они у нас на плечах висят.

Лабрюйер как раз плоховато знал эту часть города. Выкрикивая «направо» и «налево», он сбился с толку. А меж тем черный «катафалк» действительно мчался следом. И хуже того — оказалось, что в хозяйстве у похитителей был мотоциклет. Он обогнал «катафалк», вырвался вперед, поравнялся с кабиной фургона, и мотоциклист выстрелил.

— Мазила! — крикнул ему Енисеев. — Держись, Аякс, сейчас мы его об забор размажем!

Но мотоциклист, разгадав маневр, вовремя отстал.

— Направо! — приказал Лабрюйер. — Опять направо!

— Только бы они меня не подшибли, ты-то шоферить не умеешь… Ух!

Фургон чудом вписался в поворот.

— А если меня подшибут да тебя к праотцам отправят, то — лови ветра в поле. Отсюда — на Митаву, потом — на Шавли, это почти по прямой выходит, а там уж германская граница в двух шагах. От Риги до Мемеля и трехсот верст не будет, что это для автомобиля? И у них наверняка намечено место для дневки. Я ведь должен был понять — если они сегодня выдернули этого дурака из Майоренхофа — значит, в ночь и уйдут, сволочи!

— Но перевести трех человек через границу…

— У Дитрихса наверняка сохранились старые связи, он же контрабандой промышлял. Его с ценным грузом в любой корчме спрячут… Только бы он по дороге Володю Слюсаренко не выкинул — в удавленном виде. Слюсаренко ведь за компанию прихватили…

— Налево! И смотри все время налево — там будет узкий переулок.

— Ага!

Лабрюйер, припомнив карту местности, нарочно выбирал улицы, где мотоциклист не мог бы поравняться с кабиной фургона.

— Надо избавляться от этой колымаги, — сказал он.

— А на чем мы вернемся на ипподром?

— Найдем другую. Это будет надежнее.

— Среди ночи?

— Я знаю место!

Лабрюйер имел в виду гаражи у Выгонной дамбы. Рига росла, и новорожденные кварталы роскошных домов строились недалеко от городского пастбища. Богатые рижане держали свои автомобили поблизости от жилищ, в больших гаражах, под присмотром механиков.

— Далеко?

— На том берегу.

— А от набережной — далеко?

— Не очень.

— Мы могли бы скинуть чертов фургон с моста…

— Не получится. Для этого — далековато, — Лабрюйер даже не попытался представить, как Енисеев собирается скидывать фургон в Двину.

— Но куда-то же его нужно девать.

— Может, в Мариинский пруд загнать?

— Где он?

— Направо! Теперь — налево. Он где-то там…

— Где-то! Черт, где мы?!

Дома кончились, местность была открытая, дорога — прямая, спрятаться — негде.

— Тут огороды и пастбище. У нас все Задвинье такое — полоса города, полоса деревни…

— Если он будет догонять — стреляй, не задумывайся.

Лабрюйер извернулся на сиденье и выставил руку с револьвером.

Выстрелил он куда пришлось, чтобы немного испугать мотоциклиста. Целиться, подскакивая на ухабах, Лабрюйер не умел, а ухабов на глинистой дороге было изрядно.

— Вот что! — догадался он. — На повороте я соскочу. Ты чеши дальше, а я из-за куста его сниму!

— Снимешь, а потом? За ним же «форд» — думаешь, пешком от «форда» убежать? Сиди уж, Аякс Локридский!

Открытое пространство было невелико — фургон очень скоро влетел в створ улицы и скрылся между домами.

— А теперь — налево, налево, пока не упремся в Хаккенсбергский залив.

— Так, может, туда фургон спихнуть? Там же рядом — Митавский вокзал, найдем какую-нибудь таратайку!

— Ничего себе рядом! Это тебе не Древняя Греция, там — все рядом…