Дарья Плещеева - Аэроплан для победителя

В свете станционного фонаря Лабрюйер вырвал из записной книжицы лист и карандашом нацарапал все необходимое.

— Ищите, пока не найдете, — напутствовал Енисеев.

— Мы с женой найдем! — гордо пообещал Алеша. И молодожены, взяв за рули велосипеды, покатили их по деревянной дорожке через рельсы.

— Слава богу… — прошептал Стрельский и перекрестил их силуэты.

— Слава богу, — согласился Енисеев. — Мне сейчас только парочки любопытных младенцев, всюду сующих носы, недоставало. Тем более что один из младенцев вооружен и будет палить куда попало, визжа от восторга.

— Так они целее будут, — подтвердил Лабрюйер.

И тут возникла пауза — та, которую кто-то обязан прервать банальными словами «тихий ангел пролетел».

— Господин Лабрюйер, я вам благодарен за предупреждение, — церемонно произнес Енисеев, — но никак не смею обременять своими заботами. Предлагаю вам с господином Стрельским потихоньку двигаться к Зассенхофу, где есть шанс поймать ормана. Я же пойду на ипподром. Попрошу лишь о двух одолжениях. Если я до полудня завтрашнего дня не телефонирую на дачу, господину Кокшарову, то свяжитесь с господином Кошко и все ему объясните. И также оставьте в зале Маркуса у билетерши записку для господина Отса. Это мой помощник. Если бы я знал, как все обернется, я бы вызвал его сюда…

— Вы в своем уме? — спросил Стрельский. — Может быть, вы рехнулись? Или у вас, как говорит нынешняя циническая молодежь, в голове зонтиком помешали?

— Я должен знать, что происходит на ипподроме. Сволочи засуетились и будут делать решительные шаги. Уничтожение Водолеева — только первый. Опасность грозит нашим авиаторам и инженеру Калепу. Так что, вы уж извините, пойду я. Не поминайте лихом.

Но далеко Енисеев не ушел. Стрельский, мигом забыв про свои ревматизмы, нагнал его.

— Я, конечно, старый дурак, но я вас не пущу одного, — сказал он. — Вы, может быть, прекрасный стрелок, наездник, автомобиль водите и на яхтах в море выходите, но я артист! Артист, да! Я сыграю любую роль! Вы просто не видели меня на настоящей сцене! А я Отелло играл! Мавра! Я Несчастливцева играл! Я Иоанна Грозного играл!

Тут Стрельский дивно преобразился — сгорбился, выставил вперед и вверх правое плечо, лицо развернул профилем к двум изумленным зрителям и заговорил хрипло и жалостно:

Лабрюйер не был чересчур впечатлительным, но от Стрельского повеяло смертным хладом; Енисеев, видно, ощутил то же самое, потому что сказал:

— Бр-р-р!

— Каково? — спросил Стрельский.

— Великолепно. Только публика наша, боюсь, не оценит вашего дарования. Видите ли, там затевается что-то скверное, и мерзавцы, может статься, собрали всех своих клевретов, способных держать оружие. Я не постесняюсь ползти на брюхе по конскому навозу, а вас это смутит, я знаю. Вы артист, вы эстет, и вы даже не представляете себе, кто окопался на этом проклятом ипподроме…

— Их много, говорите? Ну так это же прекрасно. Много — значит, толпа. Толпой управлять легче, чем отдельным человеком, в нее входящим. В толпе можно без труда разбудить простейшие чувства — восторг или страх, — стал объяснять Стрельский. — Особливо если там имеется хоть пара дураков. Ввергни в панику двоих — эта паника всю толпу охватит.

— Господин Гроссмайстер, может, у вас найдутся доводы рассудка? — спросил Енисеев. — Был бы третий велосипед — мы бы послали Самсона Платоновича на помощь милым деткам…

— Самсон Платонович, там действительно опасно, — сказал Лабрюйер. — Там шайка убийц. Я не знаю, что они затеяли, но господину Енисееву можно верить — вам там не место.

— И он пойдет в одиночку против шайки? Не пущу.

— Это уж французская трагедия получается. Наперсник главного героя не пускает его положить душу на алтарь отечества. Самсон Платонович, ей-богу, тут не театр. Я понимаю вашу тоску по благородной роли, но идите лучше на станцию или на переезд, там найдете способ добраться до Майоренхофа или до Риги… Брат Аякс, дайте ему хоть пять рублей на гостиницу! А еще лучше — отвезите его туда… или хоть куда-нибудь!..

Енисеев был нетерпелив. Его уже несло навстречу собственной погибели — а тут, извольте радоваться, на хвосте висит помирающий Иоанн Грозный.

— Не поеду, — уперся старый артист. — Вы один понапрасну погибнете и наших авиаторов не спасете. Господин Лабрюйер!

— Вы хотите, чтобы и я с ним на верную смерть пошел? — осведомился Лабрюйер.

— Втроем мы не пропадем!

— Вот только сумасшедшего нам в компании недоставало, брат Аякс, — сказал Енисеев. — Держите его покрепче, а я пошел.

— Несчастный! Подстрелят вас, как куропатку! — возмутился Стрельский. — Вы ведь даже простейшую военную хитрость придумать не в состоянии!

— Кто — я не в состоянии придумать военную хитрость?

— Вы! — торжественно объявил Стрельский.

— Ясно. Я, прослужив столько лет… а, да неважно, сколько! Я — не в состоянии, а вы, артист погорелого театра, — в состоянии?

Стрельскому удалось-таки разозлить Енисеева.

— Ну да, мы — артисты, и наше место — в буфете, — высокомерно сказал Стрельский. — Да, господа… но мы — не просто артисты… и сам я, лично, в юные годы играл в «Гамлете»!

— Я даже вообразить себе не могу эту роль… — фыркнул Лабрюйер, которому уже стало жаль Енисеева.

— Отчего же? Повторяю — я был очень молод, я был еще дитя, я рвался на сцену, я бредил ароматом кулис! Вот как наш Николев. И для меня, с моим трагическим ростом и полным неумением играть, роль в «Гамлете» нашлась!

— Тень отца Гамлета! — воскликнул Енисеев. — Да отвяжитесь вы, Христа ради!

— Вот именно! Я горжусь, что впервые вышел на сцену в трагедии Шекспира! Мне было шестнадцать лет, господа! Так вот, о чем это я? Я в этих ваших криминальных делах ничего не смыслю, но я артист. И я знаю то, что вам, простым смертным, и не снилось. Так вот, я играл в «Гамлете»…

— Ступайте, Енисеев, — сказал Лабрюйер — А я его задержу.

— Благодарю, — Енисеев даже поклонился. — Мы потом охотно послушаем ваши мемуары, Стрельский. А сейчас…

— Но дайте же закончить! — Стрельский так повысил голос, что его бас стал подобен грому небесному. — Я играл в «Гамлете», да! И мне, сопляку, доверяли самому накладывать грим на рожу! Я очень скоро выучился! И я имел больше успеха, чем вся остальная труппа! Гамлет и Горацио рядом со мной были — пустое место! Дамы, когда я появлялся, кричали и падали в обморок!