Дарья Плещеева - Аэроплан для победителя

— А что, старушка опасно заболела?

— Старушка пропала, — наконец заговорил Лабрюйер.

— Как — пропала? Разве вы не оставили ее у себя?

— Оставили, но сильно за нее беспокоились. В конце концов господин Лабрюйер договорился с полицейским инспектором, и тот обещал ее приютить — где, Лабрюйер?

— У полиции есть квартиры для особых надобностей. Там она была бы в полной безопасности. Я думал, это ваша работа.

— Лиссабонское землетрясение — тоже моя работа? И гибель «Титаника» — тоже? Господи, как я устал… Каким образом пропала фрау Хаберманн?

— Возле ипподрома вдруг выскочила из автомобиля и удрала, — скупо объяснил Лабрюйер.

— Никто ничего не понял, — добавил Стрельский. — Наш шофер чуть умом не тронулся.

— А для чего вы ездили на ипподром?

— Искали автомобиль, в котором вывезли из Майоренхофа тело Водолеева. По крайней мере, я так считаю. Похоже, Тамарочка Оленина как раз тогда видела возле наших дач этот чертов «катафалк» и что-то еще, чему сама не придала значения, вот ее и пытаются убрать. Думаю, в этом же автомобиле привезли той ночью тело фрау фон Сальтерн. Мадмуазель Оленина опознала марку этого автомобиля и даже умудрилась его пометить. Сейчас полицейские агенты ищут его по всей Риге и окрестностям.

— Мы хотели передать фрау Хаберманн агенту, который отвез бы ее на квартиру, как раз у задних ворот ипподрома и назначили встречу, — добавил Стрельский. — И как-то так вышло, что Тамарочка с Алешей первыми побежали на ипподром, мы с Лабрюйером пошли следом, фрау осталась в автомобиле — и вдруг оттуда пропала. Шофер погнался за ней и проворонил.

— Когда это было?

— Сегодня утром.

— И что вы предположили, господин Стрельский?

— Мы с господином Лабрюйером предположили, что она могла встретить кого-то из сообщников Алоиза Дитрихса.

— Черт! — воскликнул Енисеев. — Вы так подумали, потому что еще утром считали преступником меня! И моей скромной персоны в окрестностях ипподрома не заметили. Но теперь-то что вы можете предположить? Кого она могла до такой степени испугаться?

— Она увидела подлинного Алоиза Дитрихса?

— Правильно, господин Стрельский. Слышите, собрат Аякс?

Лабрюйер отвернулся. Ему следовало первым делом подумать о фрау Хаберманн, когда стало ясно, что Енисеев не врет. А он из-за склоки с собратом Аяксом совсем забыл о старушке.

— Послушайте, Енисеев, а вам-то какое дело до Дитрихса? Вы хотит его изловить, чтобы окончательно снять с себя все подозрения? — спросил Стрельский.

— Все гораздо сложнее. Хотя и это тоже. Я телефонировал осведомленным людям в столицу. Мне два дня собирали сведения об этом проклятом Алоизе Дитрихсе! Оказалось, его родителям сообщили, что он погиб в перестрелке! Три недели спустя! Написали, где похоронен этот блудный сын, — и только. Но никто — никто! — не видел его трупа! А что это значит — понимаете?

— Кому-то нужно было, чтобы его считали мертвым, — сделал вывод Стрельский. — Говорите, говорите, это так любопытно! Словно я гимназист, за пять копеек купивший новый выпуск похождений Пинкертона! А кстати — нет ли еще пьесы о Пинкертоне?

Лабрюйер громко расхохотался. Это был дурной смех, ответ организма на перевозбуждение, попытка души выплеснуть обиду и злость — хоть таким странным способом.

— Про пьесу, извините, не слыхал. Так вот, кому-то не просто нужно было, чтобы Дитрихс умер, а чтобы на свет появился другой человек, с другими документами, с другим прошлым, готовый выполнять опасные поручения. Кому-то, кто в состоянии обеспечить воскресшего покойника безупречными документами и деньгами… вполне материальными деньгами…

Лабрюйер вспомнил про пятьсот рублей. Это что же получается — он тратил деньги Енисеева? А с чего бы Енисеев вдруг отвалил ему столь солидную сумму?

— Итак, реинкарнация Дитрихса…

— Что? — хором спросили Лабрюйер и Стрельский.

— Его посмертное воплощение, господа. Эта пакостная реинкарнация угнездилась на солитюдском ипподроме. Там множество людей бывает — конюхи, механики, авиаторы, их ученики, коновалы, плотники, рабочие с завода «Мотор», служители, что за летным полем смотрят, наездники, наконец, которые там днюют и ночуют. Вообще любопытные дела творятся на этом ипподроме. Я не только убийство фрау фон Сальтерн имею в виду. Одно то, что Дитрихс под чужим именем обретается там, где господин Калеп при помощи госпожи Зверевой работает над усовершенствованием аэроплана, в котором заинтересовано наше военное ведомство, уже о многом говорит. Не так ли, брат Аякс? Гоняясь за убийцей фрау Хаберманн, вы одновременно ловите очень опасную сволочь…

— Вам-то что за дело до этой сволочи? — сердито полюбопытствовал Лабрюйер.

— Есть мне до нее дело. Господин Стрельский, опишите мне, пожалуйста, эту мизансцену — кто и где находился, когда сбежала фрау Хаберманн…

Лабрюйер пошел искать Танюшу и Николева, чтобы отпустить молодоженов домой. Он предвидел, что Стрельский, обрадовавшись случаю, изобразит перед Енисеевым в лицах все, что происходило на ипподроме, и особенно талантливо исполнит роль «катафалка», несущегося на молодоженов.

Парочка была поблизости. Танюша с Алешей честно крались за Енисеевым и очень удивились тому, что он вступил в переговоры со Стрельским и Лабрюйером.

— Тревога отменяется, — сказал им Лабрюйер. — Поезжайте домой.

— Но почему?! — возмутилась Танюша.

— Потому что случилась ошибка. Енисеев не убивал фрау фон Сальтерн.

— Как не убивал? Значит он — не Дитрихс? А как же тогда попал к нему портсигар?

— Подбросили.

На душе было пасмурно. Ощущение он мог бы выразить лаконично: «не сбылось». Его погоня была погоней не за убийцей, а за Енисеевым, который сделал из него ширму для своих загадочных дел и выставил на общее посмешище. «Два Аякса исполняют качучу на крыше цветочного киоска!» «Два Аякса сломали трубу коптильни!» «Два Аякса похитили купальную машину!»

Лабрюйеру не раз приходилось разоблачать мнимые алиби, а теперь он сам сделался ходячим алиби этого усатого черта.

— Но тогда убийца — Таубе! — воскликнула Танюша. — Он ведь не тот, за кого себя выдает! Он где-то стянул визитные карточки настоящего Таубе! Значит, он — Дитрихс!

— Погодите, Тамарочка, погодите!..

Лабрюйер вспомнил — Таубе был на ипподроме в тот день, когда там познакомились Сальтерн и Селецкая. Именно тогда Танюша получила от него визитную карточку. И девушка была очень недовольна тем, что этот человек крутится вокруг Зверевой. Так, значит, Таубе?

Он ведь был на ипподроме, когда пропала фрау Хаберманн. Когда он приехал? Могло ли у него быть дело возле ворот? Ворота распахнули, чтобы вползли две телеги с сеном, но, может быть, явилось еще что-то, связанное с Таубе?