Алла Бегунова - Звенья разорванной цепи

Как проявление недоверия со стороны императрицы старый вельможа воспринял неожиданные кадровые перестановки во вверенном его управлению заграничном учреждении. Его ближайший помощник, первый секретарь посольства коллежский ассесор Вильгельм Ган, с которым они душа в душу жили более восьми лет, был заменен новым человеком, надворным советником Якобом-Георгом фон Рейнеке, прежде служившим в российских дипломатических миссиях в разных германских княжествах.

В конце ноября 1789 года фон Рейнеке вместе со своей супругой, урожденной баронессой фон Шулленус, приехал в Вену. Князь Голицын выразил пожелание, дабы первая встреча с немецкой супружеской парой произошла не в помещении посольства, а в собственном его доме в Пратере. Дмитрий Михайлович рассчитывал завязать с вновь прибывшим чиновником не только хорошие служебные, но и неформальные отношения, какие сложились у него с добрым, услужливым, преданным ему и трудолюбивым Вильгельмом Ганом.

Княжеский двухэтажный особняк произвел на Аржанову сильное впечатление. Большое желтое здание, выстроенное в стиле английской готики поражало точно выверенными пропорциями, тщательной отделкой, красивыми архитектурными деталями вроде бельэтажа с коричневой рустовкой, колоннадой с арками и мраморной лестницей. Ничего не скажешь, действительный тайный советник достойно представлял здесь Российскую империю, государство необъятное, мощное, располагающее огромными ресурсами.

Голицын принял нового сотрудника и его жену в так называемом «готическом кабинете» на втором этаже. Пожалуй, просторная комната выглядела этим ненастным ноябрьским днем несколько мрачновато: резные, выполненные из дуба потолок, настенные панели, остроконечные порталы, обрамляющие двери. Только камин из светлого родомского песчаника оживлял интерьер.

Якоб-Георг фон Рейнеке, поклонившись, передал действительному тайному советнику два пакета. Один — со своими документами, второй — с посланиями из столицы и от светлейшего князя Потемкина-Таврического. Голицын положил их на письменный стол и приказал лакею подать кофе. Затем они сели за небольшой круглый столик, который стоял у окна. Дмитрий Михайлович приступил к обычным расспросам: как доехали путешественники, где пока остановились, каковы последние новости из России.

Надворный советник рассказывал все ровным, негромким голосом, подробно и обстоятельно. Его красавица-жена молчала и только улыбалась. Князь даже подумал, будто она плохо понимает по-русски. Для проверки данного предположения он персонально к ней обратился с вопросом о вечернем туалете, необходимом для приема в Хофбурге, то есть императорском дворце. Она ответила довольно связно и без малейшего акцента.

Теперь курская дворянка кокетливо посматривала на шестидесятивосьмилетнего Дмитрия Михайловича и размышляла о своем. Конечно, князь Голицын — один из замечательных представителей старинной русской аристократии. Его далекий предок получил прозвище «Голица» за привычку носить на одной руке желтую перчатку. Постепенно прозвище превратилось в фамилию. В 1510 году он удостоился сана боярина, затем — воеводы Большого полка, и ходил с армией в походы против поляков, казанских и крымских татар. Таланты Голицыных по большей части лежали в области военной. Ярким примером тому являлся отец посла, храбрый генерал-фельдмаршал Михаил Михайлович Голицын, сподвижник царя Петра, участник многих сражений Северной войны, в том числе — битвы при Полтаве, где он командовал двумя гвардейскими полками — Преображенским и Семеновским.

Государыня Екатерина Алексеевна, утвердившись на российском престоле, открыла другую эпоху. В цене оказалось классическое европейское образование, хорошие манеры, любовь к искусству и литературе. Новое поколение князей Голицыных легко попало в фавор к самодержице. Учиться они поехали в Германию, Францию и Голландию. Потом переписывались с профессорами тамошних университетов, с писателями, с просветителями, издававшими энциклопедии и словари, с художниками, чьи творения украшали королевские дворцы и знаменитые картинные галереи…

Галантен, обходителен, приветлив был екатерининский вельможа князь Дмитрий Михайлович, и Аржанова слушала его с интересом. Теперь он говорил о ситуации в Вене. Никогда прежде столица Придунайской монархии не жила столь скудно, печально, однообразно. Месяц назад Иосиф Второй отменил регулярные балы в Хофбурге, которые обычно собирали две-три тысячи человек из разных сословий. Беспорядки в Венгрии, где дворянство единодушно выступило против реформ императора, отрицательно повлияли на торговый оборот венских коммерсантов. Население Нидерландов, поддавшись на уговоры местных феодалов и клерикалов, не соглашалось на отмену прежних своих вольностей и коренную перестройку работы государственных учреждений.

«Нет, — думала Флора, допивая кофе в «готическом кабинете», — версия Потемкина-Таврического о том, что австрийцы каким-то хитрым способом перетянули на свою сторону действительного тайного советника, пока подтверждения не находит…»

Иноземцам нечем прельстить русского аристократа. Во-первых, нет у них таких денег, чтобы подкупить нашего барина, владеющего тысячами крепостных душ и сотнями гектаров плодороднейшей земли. Во-вторых, жизнь его в родовом поместье под Москвой была спокойна и благоустроена, как и нынче жизнь на вилле «Predighgstuhl». В-третьих, он не играл в карты и не делал долгов. Также он — не прелюбодей и сохраняет верность законной супруге, урожденной княгине Екатерине Кантемир, камер-фрейлине царицы, хотя детей, к обоюдному их огорчению, Господь Бог им не дал. Так что обычные зацепки спецслужб в данном случае не сработают…

Между тем официальный визит подходил к концу. Князь Голицын неожиданно для супругов фон Рейнеке привнес в беседу совершенно не обычную тему.

— Не знаю, нравится ли вам живопись, любезная Лора Карловна, — обратился он к курской дворянке, — но хочу предложить вашему вниманию коллекцию полотен французских художников начала сего века. Она находится по соседству, в малой гостиной.

— С удовольствием посмотрю, ваше сиятельство! — согласилась Анастасия.

Посол открыл боковую дверь в «готическом кабинете» и жестом пригласил их следовать за собой. Они очутились в уютном зале с двумя рядами окон, довольно светлом и просторном. Картины висели в простенках и были отлично видны даже при естественном освещении.

— Может быть, — сказал Голицын, — вам известны какие-нибудь имена?

— Безусловно, ваше сиятельство. Более всего трогают мое сердце работы Антуана Ватто.

— Ах, боже мой! Я так и знал! — воскликнул Дмитрий Михайлович. — Сразу видно, вы — человек чувствительный. Ватто — это для нас, прекраснодушных романтиков…