Понсон дю Террайль - Подвиги Рокамболя, или Драмы Парижа

Эти слова вызвали у Леона глубокий вздох. Он не знал, под каким именем была здесь Женни Гарен.

– В таком случае, – сказал он, – потрудитесь сказать ей, что ее желает видеть человек, которого она хорошо знает, – Леон Роллан.

– Подождите здесь, – предложил лакей, – я сейчас передам барыне о вашем желании.

Прошло около десяти минут, показавшихся Роллану чуть не целым веком.

Наконец человек вернулся назад.

– Барыня, – сказал он, – не знает вас совершенно, но готова принять вас.

У Леона помутилось в глазах. Или это была не его Женни, или она отказывалась от него. Он следовал за лакеем как пьяный, беспрестанно спотыкаясь.

Человек провел его через приемную и, введя в большую гостиную, где были собраны богатства и чудеса новейшей роскоши, указал ему на стул и сказал: – Потрудитесь обождать, барыня сейчас выйдет.

Леону стало казаться, что он помешался – его сразу охватило страшное сомнение, и он уже хотел бежать… но дверь уже отворилась и в ней показалась Тюркуаза.

Леон Роллан вскрикнул. Перед, ним стояла женщина, которую он знал под именем Женни Гарен.

– Женни!.. – прошептал он, подходя к ней.

Но Тюркуаза изобразила собой полное удивление, гордо поклонилась работнику и спросила:

– Вас зовут Леон Роллан?

Эти слова поразили как громом столяра… он посмотрел на стоявшую перед ним молодую женщину и зашатался.

– Мне передали, – продолжала Тюркуаза совершенно хладнокровно, – что вы желаете меня видеть… Что вам угодно?

Она указала ему на стул около камина, а сама села на кушетку, стоявшую подле камина.

– Сударыня… Женни! – прошептал опять Леон.

– Мне кажется, что вы ошибаетесь…

– О! – вскрикнул он, пораженный сходством, – нет, это просто невозможно!.. Женни!.. Это вы!

– Меня зовут не Женни, а Делакур.

– Боже! – прошептал опять Роллан, – но ведь у вас ее голос, ее взгляд…

– Успокойтесь немного, – сказала Тюркуаза, – и потрудитесь посмотреть на меня попристальнее… Вы, конечно, убедитесь тогда, что вы ошибаетесь.

– Нет! Это вы!..

Она покачала отрицательно головой.

– Мне кажется, – проговорил Леон, – что я действительно начинаю сходить с ума…

– Позвольте, – перебила его Тюркуаза, – что это за особа – Женни Гарен?

– Дочь одного из моих работников… бедная швея…

– Ну, так потрудитесь же взглянуть вокруг себя… И при этом Тюркуаза жестом указала на роскошь, окружавшую ее, и на богатое платье, надетое на ней. Этот довод имел полную силу.

– Наконец, – продолжала Тюркуаза с полным спокойствием, – вы, вероятно, убедились.

Леон поник головой.

Тюркуаза постепенно довела работника до глубокого отчаяния, а потом созналась ему, что она и Женни – одно и то же лицо, но что она скрылась от него, боясь, что он будет презирать ее, если узнает, что она обманывала его и что она совсем не то, за кого выдавала себя.

Леон вне себя бросился перед ней на колени и стал умолять ее не оставлять его…

Тюркуаза, получившая от сэра Вильямса известного рода инструкции, поклялась ему в любви и предложила ему бежать с ней из Парижа в Америку.

Леон согласился, но в эту минуту он вспомнил о своем ребенке:

– Мой ребенок… жена! – прошептал он.

Этого было вполне достаточно, чтобы Тюркуаза ушла от него в другую комнату и заперла за собой дверь. Леон остался, как пораженный громом. В комнате, куда вошла Тюркуаза, находился сэр Вильямс, видевший через отверстие в стене все, что происходило в зале.

– Ну, крошка, – сказал он, когда к нему вошла Тюркуаза, – садись и пиши поскорее письмо этому ослу.

Тюркуаза молча повиновалась.

Сэр Вильямс поторопился продиктовать ей письмо к Леону Роллану, в котором она извещала его, что одна только глубокая любовь к нему заставляет ее снова писать ему; она предлагала снова бежать с ним и притом взять с собой его ребенка, которому она бралась заменить мать.

«Если вы любите меня, то вы должны сделать это сегодня ночью или завтра утром, и мы тотчас же уедем», – было сказано в письме.

Ливрейный лакей подал это письмо Леону, который все еще стоял в зале.

Роллан прочел его и быстро вышел из комнаты.

Сэр Вильямс видел это и, обернувшись к Тюркуазе, сказал ей, чтобы она ехала завтра с Леоном в том почтовом экипаже, который будет стоять у подъезда…

– На первой же станции, – добавил сэр Вильямс, бывший в костюме сэра Артура, – вы получите от почтаря особенную инструкцию.

– А Фернан? – спросила Тюркуаза.

– Вы напишите ему письмо, – ответил сэр Артур и, усадив молодую женщину за письменный стол, продиктовал ей письмо к Фернану следующего содержания:

«Милый Фернан! Так как вы делаете мне сюрпризы, от которых я не имею возможности из любви к вам отказаться, то я нахожу нужным наказать вас. А так как я воображаю, что вы любите меня, то я и думаю, что Лучшее средство, чтобы наказать вас, будет заключаться в том, чтобы изгнать вас хотя бы на несколько часов. Но так как я не могу сделать этого в вашем же доме, то я и прибегаю к другому средству – т. е. изгоняю себя из Парижа на сорок восемь часов. Куда я еду – это тайна! Вот и наказание для вас. В особенности, Фернан, не вздумайте ревновать.

Женни».

Затем сэр Артур простился с Тюркуазой и спокойно вышел из ее отеля.

Он прошел улицу Виль л'Евэк до площади Больвоам, остановил наемную карету, сел в нее и приказал кучеру везти себя в улицу Лаффит. Он ехал к графу де Шато-Мальи.

Сэр Вильямс много думал и занимался в последнее время маркизой Ван-Гоп. Дай Натха и вообще пятимиллионным делом.

Граф был дома, и один в это время. Он только что вернулся с обеда из Английского клуба.

Грум подал ему карточку.

Граф взглянул на нее, вздрогнул и, приказав принять посетителя, велел больше никого не принимать

Сэр Артур не заставил себя долго ждать.

– О-о! – сказал он, входя, – очень рад, любезнейший граф, что застал вас здесь…

– И я тоже, сударь, – заметил граф. подвигая ему кресло.

Сэр Артур сел.

– Я уезжал, – начал он. – и теперь пришел узнать, как идут наши дела?

Граф глубоко вздохнул.

– Ах, my dear, – сказал он, – я ужасно боюсь, что наше дело проиграно.

– Что? – переспросил сэр Артур.

– Дела мои, или наши, если вы хотите, находятся все в одном и том же положении.

– Гм!

– Роше так же добродетельна, как и несчастна.

– А?!

Барон произнес это односложное восклицание с необыкновенным красноречием.

Оно выражало собой – что граф неловкий Дон-Жуан, не умеющий взяться как следует за это дело.

– Да, – продолжал он, – несмотря на все мои усилия, я еще не завоевал ни одного уголка в ее сердце.

– Славно! – заметил мнимый англичанин, – мне было бы очень приятно выслушать отчет об этих ваших усилиях…

– Это можно.

– Говорите, я вас слушаю, – проговорил сэр Артур и откинулся на спинку кресла.