Понсон дю Террайль - Подвиги Рокамболя, или Драмы Парижа

Граф кашлянул и начал:

– Во-первых, я должен сказать вам, – начал он, – что госпожа Роше оказывает мне такое беспредельное, так сказать, братское доверие, что я начинаю чувствовать угрызения совести.

– Но, сколько мне кажется, – заметил сэр Артур, – это еще не вполне удобное средство получить наследство вашего дяди.

– Затем, – продолжал граф, – я должен сознаться, что наивность этой женщины служит более в ее пользу, чем против нее.

– Это как так?

– Очень просто: госпожа Роше, считая меня своим другом, почти братом, нисколько не боится меня, и ей никогда и в голову не приходит, что я могу любить ее.

– Как! Вы еще не признавались ей в своей любви?!

– Нет!

Баронет выразил сильное неудовольствие.

– Граф, – заметил он довольно резко. – вы настолько дурно исполняете свои обязательства, что я не вижу причины и мне исполнять свои.

Эти слова произвели на молодою графа совсем другое действие, чем этого ожидал сэр Вильямс. Он вдруг приподнялся со стула, и, взглянув прямо на своего собеседника, гордо сказал:

– Милостивый государь, мне кажется, что Бог мне простил бы, если бы я нарушил свою клятву и не исполнил того отвратительного обязательства, которое я принял на себя так необдуманно.

Сэр Артур до крови закусил губу.

– Нечего вмешивать бога, – пробормотал он, принужденно засмеявшись.

– Ошибаетесь.

– Но вы шутите?

– Нисколько, – ответил граф и презрительно посмотрел на своего собеседника.

– Вот что, – добавил он твердо, – обдумав все, я не желаю добывать себе состояние моего дяди ценою женщины.

– Право! – пробормотал сэр Артур, едва скрывая свое бешенство. – Можно подумать, что вы действительно любите госпожу Роше…

– По крайней мере, настолько, что уважаю ее. Сэр Артур привскочил на своем месте.

– Сколько мне кажется, – заметил он с досадой, – вы предлагаете мне уничтожение наших обязательств?

– Очень может быть.

– А я подтверждаю противное, вы дали мне слово, и я вам дал тоже свое.

– Милостивый государь, – сказал твердо граф де Шато-Мальи, – я возвращаю вам ваше слово. По-моему, моя совесть говорит мне, что презрение людей лучше угрызений совести и воспоминаний о подлости.

Сэр Артур понял, что проиграл. Он увидел, что одно из орудий его мрачной мести вдруг сломалось, и Эрмина уходила от него.

– Граф! – воскликнул он, чуть не задыхаясь от бешенства. – Если завтра днем мы где-нибудь встретимся и я подойду к вам со словами: вы не дворянин и вы нарушили вашу клятву… Что вы тогда скажете?

– Я промолчу, – возразил ему спокойно граф, – но в душе подумаю: «Не дворяне те, которые добывают себе состояние ценою подлости».

– Ну, а если я потребую у вас удовлетворения.

– Я, конечно, буду драться, – ответил граф твердо.

– Заметьте, граф, что если герцог женится на госпоже Маласси. то вы разорены навсегда.

– Я сумею перенести это несчастье. – ответил граф и добавил, указывая на дверь: – Довольно, милостивый государь, я хочу уважать госпожу Роше и надеюсь, что мы встретимся с вами только с оружием в руках.

Слова эти были произнесены таким холодным тоном, что сэру Артуру оставалось только взять шляпу и выйти.

– Мы увидимся, граф, – проговорил он.

– Когда вам будет угодно, – ответил граф.

Когда сэр Артур вышел, то граф де Шато-Мальи вздохнул гораздо свободнее.

– Я чувствую, – прошептал он, – что я становлюсь опять честным человеком.

После этого он взял перо и написал следующее письмо:

«Милостивая государыня!

Я вас буду просить назначить мне завтра свидание у себя дома, а не у меня, как это предполагалось раньше».

Это письмо было отослано Эрмине Роше.

– Черт возьми! – прошептал сэр Вильямс, уходя от графа, – неужели судьба помешает мне накануне самой победы… Нет! Я должен отомстить.

Вернемся теперь опять в Леону Роллану.

Выбежав от Тюркуазы, он как сумасшедший побежал домой… он не мог дать себе отчета, что происходило с ним… он был в каком-то опьянении…

Тюркуаза так и вертелась перед глазами бедного работника и своим чарующим видом лишала его всякой способности мышления.

Его уже ждали с нетерпением.

Леон сел нарочно около своего ребенка и старался всеми силами заглушить то ужасное видение, которое преследовало его… но все было напрасно… Тюркуаза так и мелькала перед его глазами.

Ночью он наконец не выдержал и хотел привести в исполнение требование Тюркуазы относительно своего ребенка…

Но Вишня внезапно проснулась и вскрикнула…

Этого крика, вырвавшегося из сердца матери, было вполне довольно, чтобы Леон на минуту пришел в себя… он положил ребенка в люльку и, сказав с отчаянием: «Я негодяй… прощай… прости меня!» – выбежал из комнаты.

Утром Вишня нашла в мастерской письмо Тюркуазы… она прочла его, поняла, зачем Леон хотел взять с собой ребенка, и упала без чувств.

Но в это время само провидение заступилось за несчастную мать и послало ей утешительницу и покровительницу в лице Баккара.

Баккара прочла это письмо и, поцеловав Вишню, сказала решительным тоном:

– Тюркуаза умрет от моей собственной руки!..

Она встала, как амазонка, приготовляющаяся к битве.

Теперь, прежде чем продолжать дальше, мы вернемся к сэру Артуру, когда он вышел от графа де Шато-Мальи.

Выйдя от графа, сэр Вильямс сел в карету и велел кучеру везти себя к своему другу виконту де Камбольху.

Ученик, по всей вероятности, ждал своего учителя и был дома.

– Черт возьми, дядя, – проговорил он при виде сэра Артура, – вы очень аккуратны.

– О, yes! – ответил англичанин, затворяя собственноручно за собой двери… – Ты видел Шерубена?

– Да.

– Ну, что?

– Она выслушала его признание.

– Ну?

– Ну, и ничего.

И Рокамболь рассказал подробно сцену, случившуюся накануне у Маласси.

– Вы видите, – добавил он, глубоко вздохнув, – мы ни на шаг не подвинулись вперед.

– Ты находишь?

– Да.

– Ты ошибаешься, пустейший человек. Рокамболь привскочил на своем месте.

– Друг мой, – проговорил сэр Вильямс, разваливаясь в своем кресле, – ты положительно обманываешь все мои лучшие надежды и ожидания.

– В чем это, дядя?

– Да хоть бы в том, что ты глуп.

– Очень вам благодарен за ваш комплимент.

– Мне сегодня некогда упрекать тебя, мой милый друг, а потому перейдем прямо к делу. В какой день Дай Натха приняла яд?

– Третьего дня.

– Так, он действует только на седьмой день, следовательно, у нас еще целых пять дней?

– Но, дядюшка, – проговорил Рокамболь, – Шерубен в две недели не мог ничего сделать с маркизой, что же он сделает в эти пять дней.

Сэр Вильямс только пожал плечами.

– Странно, – сказал он, – ты до сих пор смотришь на всех женщин, как будто все это одни лоретки.