Понсон дю Террайль - Подвиги Рокамболя, или Драмы Парижа

– Неужели же вы могли предполагать, безумный, что не увидите меня больше никогда?

– Человеку, который любит так, как я, малейшее облачко на горизонте уже представляется чем-то вроде урагана.

– Если так, – ответила она, улыбаясь, – то я могу вам сказать, что ураган прошел и даже выглянуло солнце.

И при этом она снова улыбнулась и добавила:

– Ну, а что вы скажете мне, если я сознаюсь вам в одной правде?

– Говорите!

– Ну, так я не "выходила из этого отеля и никуда не выезжала из Парижа.

Фернан удивился.

– Сегодня утром, – продолжала она, – я сидела у себя во втором этаже и из-за занавески наблюдала за вами, когда вы поехала верхом.

– И вы были так жестоки, что даже не воротили меня?..

– Да, была так жестока.

– Но за что же… в чем я провинился перед вами?

– Это был просто женский каприз, – ответила она, – но, впрочем, теперь вы уже прощены, а потому и не жалуйтесь.

– Разве вы ждете гостей сегодня? – спросил он.

– Я даю обед.

– Кому?

– Тс-с, – ответила она, – вы это сейчас увидите, мой друг, а теперь я вам могу сказать только то, что ожидаю сегодня такого гостя, для которого я бы хотела иметь хрустальный дворец, самые изысканные вина и самые лучшие кушанья.

– Гм, – заметил Фернан, – вы заинтриговали меня. В эту самую минуту лакей отворил двери в столовую и доложил:

– Кушанье подано!

– Вашу руку, мой друг, – сказала она, беря его за руку.

К своему удивлению, Фернан увидел, что в столовой накрыт стол на два куверта.

– Но, – проговорил он, – где же ваш гость?.. Она взглянула на него и улыбнулась.

– Мы будем обедать только вдвоем, – проговорила она.

Тюркуаза представлялась теперь Фернану прекраснее мифологической Гебы… она наливала ему вино, и он пил, глядя на нее… Мы можем, со своей стороны, сказать только то, что Фернан мало-помалу пьянел, а Тюркуаза сохраняла все свое хладнокровие и только для виду подносила стакан к губам.

Через два часа после этого они кончили обедать и вошли в будуар.

Здесь Тюркуаза вдруг сделалась серьезною и почти печальною.

– Что с вами? – спросил ее Фернан, пораженный этой тоской.

– Со мной? – сказала она. – Решительно ничего, мой милый друг.

– Но вы сделались так грустны.

– Может быть, от полноты счастья, – ответила она и глубоко вздохнула.

– Я уверен, однако, – заметил Фернан, – что вы что-то скрываете от меня.

Тюркуаза молчала.

– Женни! – вскрикнул молодой безумец, опускаясь перед ней на колени. – Вы плачете!

Она отвернулась от него. На ее ресницах блестели слезинки.

– Вы ошибаетесь, – прошептала она, – со мной ничего.

– Вы грустны, вздыхаете, плачете, что все это значит… или я не ваш друг?

Тюркуаза не отвечала и залилась слезами.

– Вы ничего не можете сделать, – наконец сказала она.

– Я?.. Я не могу ничего сделать?

– Нет.

– Но что же значат эти слезы?

– Нет, нет, – шептала она, – это положительно невозможно.

Фернан стоял перед ней на коленях и страстно целовал ее руки.

– Женни, – шептал он, – ответьте мне только на один вопрос…

Она молча кивнула головой.

– Вы страдаете?

– Может быть!..

– В таком случае скажите мне, что я должен сделать… и я, не расспрашивая вас ни о чем, сделаю все, что только нужно…

– Вы клянетесь мне в этом?

– Клянусь.

Она радостно вскрикнула и прошептала:

– О, какой ты благородный и добрый, Фернан, я буду любить тебя всю свею жизнь…

Но при этом она опять стала как бы колебаться.

– Ну что же мне делать, говорите скорей? – настаивал Фернан.

– Вот что… мне нужно спасти одного моего родственника, – наконец выговорила она, как бы преодолевая себя…

– Глупенькая! – заметил, засмеявшись, Фернан. – Вам, верно, надо денег?

Она закрыла свое лицо руками и ничего не отвечала. Фернан протянул ей руку.

– Глупенькая! – повторил он. – И ты плачешь из-за таких пустяков? Из-за денег? Говори скорее, сколько тебе надо денег, чтобы спасти твоего родственника?

– Огромную сумму…

– Но какую же?

– Пятьдесят тысяч франков, – простонала она жалобно.

Фернан так и расхохотался.

– Это такие пустяки! – сказал он. – Я дам тебе сейчас записку к своему банкиру…

– Нет, – прошептала она, – мне этого не нужно.

– Тебе не надо пятидесяти тысяч франков?

– Надо…

– Ну, так дай мне перо…

– Вы дали мне клятву не расспрашивать меня?..

– Я еще раз повторяю свою клятву.

– Ну, так слушайте же меня – мне не надо записки на пятьдесят тысяч франков.

– А что же надо?

– Просто акцептировать на эту сумму векселей…

– Но…

– Я не могу вам больше ничего сказать… не спрашивайте меня, зачем это…

– Ну, где же твои векселя?

– Я сейчас принесу их… подождите меня здесь несколько минут, – сказала она и проворно выбежала из комнаты.

Она улыбнулась ему при этом так, что он потерял и последние остатки своего благоразумия.

Гостиная уже не была освещена так, как перед обедом, и только топившийся камин слабо освещал окружавшие предметы. Около камина сидел человек, закутанный в широкий плащ, в котором при полусвете, царствовавшем вокруг него, с трудом можно бы было узнать сэра Вильямса.

Тюркуаза положила ему на плечо руку, наклонилась к нему и шепнула:

– Дайте векселя, он теперь готов на все. Негодяй открыл свой бумажник и подал ей пять гербовых бумажек.

– Вот, – сказал он, – когда будут подписаны, ты принесешь мне их обратно.

– Хорошо… а потом?

– Черт возьми! Потом ты воротишься к нему, чтобы разыграть и остальную часть этой комедии.

– Скажите лучше, трагедии, – прошептала Тюркуаза дрожащим голосом.

– Ну, ну, – пробормотал подлый Андреа, – а ведь, право, будет очень интересно посмотреть на драку этих людей, которые будут резаться на ножах… Леон – Геркулес, и если только де Камбольх дал ему надлежащий урок, то он в десять минут убьет Фернана.

– Боже! – прошептала Тюркуаза. – Что же будет тогда со мною?

– Во-первых, ты – спрячешься в своей уборной.

– А потом… он тоже убьет меня!

– Нет, потому что к тебе скоро придут на помощь..

– Ну, а последствия этой истории?

– Тебя арестуют, конечно, будут допрашивать, а потом будет совершенно ясно для всех, что у тебя зарезались два человека из-за одной только ревности… вот и все. Репутация твоя – несколько пострадает, но тебя опять скоро выпустят, а вследствие этого ты попадешь в большую моду у всех ослов и сумасшедших.

– Ах! – прошептала Тюркуаза. – Это ужасно, и я положительно не хочу.

– Полно, не глупи… ты знаешь, что у тебя выбора нет, – холодно ответил он.

Тюркуаза замолчала; она была убеждена, что сэр Вильямс убьет ее, если только она вздумает отказаться быть его сообщницей.

Она взяла векселя и вошла в будуар, где ждал ее Фернан.