Сергей Бортников - Восточная миссия (сборник)

Но было поздно.

До этого времени 3-й Кавказский корпус был расквартирован на большой территории, и чтобы быстрее перебросить его к месту прорыва, Николай Иудович распорядился отправлять войска частями. Поэтому они вступали в бой разрозненно и перелома в боевых действиях не добились.

Правда, начиная с 7 мая войска 3-й армии попытались контратаковать противника и на отдельных участках добились успеха. Так, на глазах отступающей пехоты, под бешеным огнем ринулся в конную атаку на врага 2-й кавалерийский корпус Хана Нахичеванского. Сам вид несущихся вперед всадников настолько воодушевил солдат, что они повернулись и, увлекая за собой даже раненых, вместе с конницей ударили по немцам, отбросив их назад к Вислоку. На другом участке, у деревни Ольховчик, 13-й германский полк наткнулся на выдвигаемый к фронту 12-й казачий полк. Казаки спешились, встретили врага огнем пулеметов и орудий, а затем пошли в рукопашную, обратив неприятеля в бегство.

Но в целом обстановка на фронте продолжала ухудшаться.

Положение усугублялось тем, что, отступая, Радко-Дмитриев потерял управление войсками. И вместо того, чтобы любыми силами наладить связь, стал сам разъезжать по фронту на машине и через адъютантов рассылать приказы тем, кого удавалось найти, – командирам полков, дивизий, минуя прямых начальников.

Начался хаос. Одни части уже не существовали, другие отступали, третьи еще держались, четвертые только выдвигались к бою.

К 11 мая положение стало угрожающим не только для 3-й армии. Прорыв углубился, и 4-я австрийская армия, продвигавшаяся на левом крыле ударной группировки вдоль Вислы, зашла во фланг 4-й русской армии. А правое крыло 11-й германской угрожало охватом фланга 8-й армии Брусилова. И Ставка дала команду на отход. 4-я армия отводилась на 50 км назад, на фронт Нове-Място – Сандомир, 3-я и 8-я – на линию реки Сан, 11-я – на Стрый, 9-я – к Днестру.

Отступление не для всех прошло гладко. В тяжелое положение угодила одна из самых лучших дивизий – 48-я генерала Корнилова, уже успевшая к тому времени заслужить неофициальное название «Стальная». Она сражалась в горах в районе Дуклы и при передаче 24-го корпуса под командование Радко-Дмитриева очутилась на крайнем левом фланге 3-й армии. В очередной раз подтверждая свою репутацию, бойцы дивизии стойко отбивали все атаки противника. Но поздно получили приказ об отступлении и поэтому оказались в кольце вражеских войск.

Николай Родзянко, сын председателя российской Государственной думы, командовавший санитарным отрядом, предложил выходить из окружения окольными горными тропами, которые были хорошо знакомы санитарам, но начальник дивизии не желал оставлять войска, растянувшиеся на 20 километров, и, не медля, отправился к ним вместе со всем своим штабом…

Родзянко таки вывел к Сану не только всех раненых, но и часть тыловых подразделений и обозов дивизии, за что был награжден орденом Святого Владимира с мечами.

А Корнилов организовал прорыв и лично прикрывал его с горстью храбрецов [34]. Часть соединения пробилась к своим, вынеся все знамена дивизии и ее полков. Сам начальник дивизии был дважды ранен осколками снарядов, а значительная часть отряда, остававшегося с ним, погибла. Отстреливаясь, Лавр Георгиевич вырвался со штабом чуть ли не из рук неприятеля и ушел в горы. Несколько дней он прятался в лесах. Но, изголодавшись, вышел к какому-то селению, чтобы достать продукты, и был захвачен австрийцами в плен [35].

На участке 8-й армии противник попытался не допустить отхода русских и усилил натиск, чтобы задержать обороняющихся в горах до тех пор, пока Макензен не зайдет им в тыл. Но Брусилов оказался предусмотрительнее Радко-Дмитриева. Еще в начале прорыва он заблаговременно отвел на восток склады и тылы. И начал скрытное отступление – в окопах приказал оставить только подвижные команды с пулеметами, которые для видимости должны были открыть огонь по наступающему противнику, остальные ночью снялись с позиций и благополучно отошли.

Но командующий 11-й армией Щербачев, не знавший масштабов катастрофы, вдруг начал возражать против отступления. Его войска вышли к Карпатам и атаковали перевалы, одновременно нанося удары на Коломию и Делятин [36].

Брусилов созвонился с Дмитрием Григорьевичем и доходчиво объяснил, что если он хоть чуть-чуть замешкается, то противник перекроет все выходы с перевалов и не позволит его армии спуститься с гор. Однако та уже втянулись в узкие карпатские дороги и не могла моментально отойти назад.

И тогда Щербачев попросил Алексея Алексеевича задержать левофланговые части до полного отвода войск. Австрийцы об этом узнали и со всей силой навалились на брусиловцев, чтобы выйти в тыл 11-й армии. Началась такая плотная бомбардировка, что еду и боеприпасы можно было подвозить только по ночам. Чтобы избежать полного разгрома, дивизия Деникина получила приказ отступать, оставив для прикрытия лишь два приданых ей полка. Те понесли огромные потери. Архангелогородский полк погиб почти целиком.

Вот к каким последствиям привела авантюра Щербачева!

Тем временем 3-я армия закончила отход к Сану. В сражениях она потеряла убитыми, ранеными и пленными 140 тысяч человек. Радко-Дмитриев был смещен, вместо него назначен командир 12-го корпуса генерал Леонид Вильгельмович Леш (его дивизию принял Алексей Максимович Каледин).

Остальные организованно отступили к Перемышлю. Оборону этого района возложили на Алексея Алексеевича Брусилова, для чего ему подчинили и остатки 3-й армии.

А Фалькенгайн как раз собирался прекратить наступление, цели которого уже были достигнуты. Но фон Сект уговорил его продолжить операцию, доказывая, что русские разгромлены и надо развивать успех, пока они не получили подкрепления и не организовали оборону. И немцы, перегруппировавшись, нанесли сосредоточенный удар на Ярослав, подступы к которому прикрывал 24-й корпус, в котором осталась всего одна поредевшая 49-я дивизия. В ожесточенных боях город был взят, и к 16 мая русских отбросили за Сан. Уже на следующий день германские гвардейские полки смогли переправиться через реку и захватить плацдарм, после чего они вклинились между частями 24-го и 3-го Кавказского корпусов и принялись целенаправленно расширять прорыв. Атаки начались и на других участках фронта. Положение осложнялось тем, что теперь уже и в 8-й армии, имевшей к началу сражения некоторый запас снарядов, практически закончились боеприпасы.

Антон Деникин вспоминал о битве под Перемышлем: «Одиннадцать дней жестокого боя 4-й Железной дивизии… Одиннадцать дней страшного гула немецкой артиллерии, буквально срывающей целые ряды окопов вместе с защитниками их… И молчание моих батарей… Мы почти не отвечали – нечем. Даже патронов на ружья было выдано самое ограниченное количество. Полки, истощенные до последней степени, отбивали одну атаку за другой – штыками или стрельбой в упор; лилась кровь, ряды редели, росли могильные холмы… два полка почти уничтожены огнем… Когда после трехдневного молчания нашей единственной 6-дюймовой батареи ей подвезли 50 снарядов, об этом сообщено было по телефону немедленно всем полкам, всем ротам; и все стрелки вздохнули с радостью и облегчением».