Виталий Гладкий - Повелители волков

Выслушав речь царя, военачальники воспрянули духом, оживились, повеселели, возбужденно заговорили, перебивая друг друга, и даже на лице всегда мрачного Отана, который пошел в поход только потому, что был родственником Дария (его дочь Файдима стала женой царя), появилось некое подобие кривой улыбки. Так, шумной толпой, они покинули шатер повелителя персов, а Дарий велел позвать греков, которые строили и охраняли переправу на Истре.

Когда все они вошли в шатер, царь приказал:

— Как только последний воин окажется на северном берегу Истра, мост разрушить. На корабли погрузить припасы, чтобы облегчить путь войскам и нашим снабженцам, и двигаться вдоль берега Ахшайны, не теряя из виду наши дозоры.

Греки в замешательстве переглянулись, помялись, не решаясь возразить царю царей, и промолчали. Все они были тиранами — правителями в основном ионийских городов-полисов — и повели в поход свои отряды не по велению долга, а по приказу Дария, хотя этого им хотелось меньше всего. Но отказаться никто из них не посмел, ведь свое высокое положение они получили благодаря царю персов и свергнуть их не могли только потому, что за спиной у каждого стояло грозное персидское войско.

Один лишь своенравный Коес, грек из Митилены, который не обладал столь значимыми титулами, как остальные, но вместе с Мандроклом проектировал и строил переправу, решительно обратился к Дарию:

— Позволь слово молвить, великий царь.

— Говори, — милостиво кивнул Дарий.

Он бы неравнодушен к людям грамотным, в особенности творческим, и к знатокам чужой речи. Писцы, которые знали два или несколько языков, ценились на вес золота. Ведь официальное делопроизводство велось и на местных наречиях. В ходу были по меньшей мере три языка — древнеперсидский, арамейский и эламский, и в моду все больше входил греческий. Дарий приглашал из других стран знаменитых зодчих, талантливых художников, ювелиров, известных строителей и платил им очень щедро.

— Ты готовишься, царь, вторгнуться в страну, где не найдешь ни вспаханного поля, ни населенного города, — начал Коес. — В блужданиях по этой стране твое войско ждут невзгоды, о которых даже помыслить пока невозможно. Я знаю, ты уверен в успехе похода. Это хорошо. А иначе и не нужно было его затевать. Но боги отличаются своенравным характером, и что им взбредет в голову, не может знать никто, даже ты, царь. Человек мыслит одно, а боги все переиначивают, да еще и посмеиваются при этом. Поэтому в походе все может случиться… — Тут Коес, заметив, что Дарий слегка поморщился и нетерпеливо взмахнул рукой, поторопился продолжить: — Это все мои домыслы, великий царь. И совет, который ты сейчас услышишь, не блещет новизной стратегического замысла и оригинальностью: подумай об обратном пути и не спеши разрушать переправу. Осторожность в любом деле не лишняя, а уж в том, что касается военных действий, тем более. Мне кажется, мой повелитель, что было бы благоразумнее сохранить мост под опекой тех, кто его строил.

Дарий какое-то время мрачно размышлял. Тираны Геллеспонта, а также Ионии, среди которых был и Мильтиад, бросали на Коеса злобные взгляды: кто тебя дернул за язык?! У царя есть свои советчики, не чета тебе, голодранцу.

Наконец Дарий шумно вздохнул и ответил:

— В твоем совете, Коес, есть рациональное зерно. По возвращении из похода ты получишь награду — за смелость суждений. Человек, приближенный к трону, должен не только упражнять свою спину в гибкости, но и мыслить по-государственному. Не исключено, что вовремя подсказанный царю умный совет поможет ему избежать большой опасности. Ведь одна голова (даже если это голова правителя) — это хорошо, а две — еще лучше. Что ж, так и решим: пусть переправа дожидается возвращения войска. Но с одним уточнением, — царь взял со стола золотой свисток, и в шатре раздалась заливистая трель. — Эй, кто там! Ко мне!

В шатер забежал сатапатиш Спарамиз, командир дежурных телохранителей, и застыл в низком поклоне.

— Принеси мне длинный ремень, — приказал царь. — Да побыстрей!

— Слушаюсь и повинуюсь! — прокаркал старый вояка и исчез.

Спустя короткое время он снова появился в шатре с чембуром в руках. Наверное, ничего более длинного поблизости не нашлось, и Спарамиз срезал ремень с уздечки лошади кого-то из «бессмертных».

— Счету обучен? — задал вопрос Дарий.

— Да, мой повелитель! — невозмутимо ответил Спарамиз.

Царь не спросил, насколько хорошо он знает счет, а ветеран и не подумал уточнить, хотя мог считать только до сотни. А больше ему и не нужно было. Пусть до тысячи считают те, кому положено по службе — тысяцкие-хазарапатиши.

— Завяжи на ремне шестьдесят узлов, — сказал царь. — Только постарайся вместить их все на этой длине!

Спарамиз исполнил приказание в точности, передал ремень с узлами царю и покинул шатер. Дарий вручил ремень с шестьюдесятью завязанными узлами правителю Милета, предводителю ионийцев Гистиею, и сказал:

— Начиная с того времени, когда я пойду на скифов, развязывай на ремне каждый день по одному узлу; если минует число дней, обозначенных узлами, и я не вернусь, плывите обратно на родину; но до той поры берегите и охраняйте мост. Как зеницу ока! Всё, вы свободны.

Греки вышли. Царь отхлебнул вина из чаши и подумал:

«Никто не должен знать, что возвращаться к Истру я даже не мыслю. После того как мне удастся заполучить Хварну, я вернусь домой кружным путем — обойду вокруг Ахшайны и подчиню все существующие там племена. А саи — или скифы, как их называет Коес и остальные греки — пусть считают, что переправа для меня — большая ценность. Неужели все мои военачальники думают, что я и впрямь из-за глупого каприза повел войско в поход, чтобы отомстить заморским саям за смерть Кира Великого и за их набеги на наши земли? Забавно…»

Дарий, запрокинув голову, громко и торжествующе рассмеялся. Пока все идет по плану. А по-иному и не должно быть.

Саураг сидел в полуземлянке пастуха-напарника Коудзая и делал лук. Старик отправился вместе с табуном на север; туда же ушли все женщины и дети. Едва степь просохла, начался большой исход скифов племени Иданфирса из поселения-зимовника. Уходили со всеми пожитками и стадами животных, оставляя лишь немного живности на прокорм воинам, а также запасных коней. Скифы могли мчаться на своих выносливых лошадках сутки напролет, ухитряясь спать на ходу. Но все равно лошади в конечном итоге уставали и сбавляли скорость, и тогда всадники пересаживались на заводных, которые несли на себе лишь запас продуктов, стрел и дротиков.

Подросток уже знал, что в степь идет беда — огромное войско персидского царя Дария. Едва уехали «повелители волков», так про себя Саураг называл своих спасителей, посольство джанийцев во главе с Озаром, воины племени стряхнули сонное состояние, навеянное зимним бездельем, и начали усиленно тренироваться, а также готовить своих боевых коней, что тоже было делом серьезным, ответственным и нелегким. Конь скифа был не только средством передвижения, но и верным боевым товарищем. Он исполнял разные команды, во время боя ему не нужен был повод, потому что конь повиновался как шенкелям, так и голосу наездника. А еще он сражался, как настоящий воин, — мог зашибить копытами пешего воина или искусать вражескую лошадь.