М. Эльберд - Страшен путь на Ошхамахо

— Пройдет и эта боль…

— А ты помнишь слова Джабаги Казанокова: «Можно пережить вчерашнюю печаль, можно пережить и завтрашнюю, а как пережить печаль сегодняшнюю?»

— Но тот же самый Джабаги говорит, что печаль сегодняшняя уже завтра станет вчерашней.

— Скорей бы это «завтра», — вздохнула Нальжан.

Хадыжа, то бормоча, а то и напевая себе под нос, с увлечением перебирала засушенные травы, семена и корешки каких-то растений, а задумчивая Сана перетирала в ступке будущие снадобья.

— Хадыжа знает много целительных трав, — говорила о себе старушка. — Хадыжа легка на руку и быстра на ногу, а глаз ее безошибочен, как у курицы, которая, разгребая лапами землю, всегда находит лакомое зернышко и мигом его склевывает. У Хадыжи бывают мази и отвары на всякие случаи, в любой беде они могут помочь. А тебе, девочка, пока еще ничего не нужно. Ты здоровая и гладкая, как козочка, выросшая на лучшем пастбище. Бывает, правда, что такие вот молоденькие хотят, чтобы поскорее сердце одного из джигитов знакомых потянулось к сердцу, которое сладко замирает под их туго стянутой коншибой — корсетом. Для этого надо…

— Нет, бабушка, мне этого не надо, — грустно сказала Сана. — Лишь бы живого и невредимого его увидеть. Хоть раз еще увидеть — и ладно…

— Постой, постой! — перебила ее старуха. — Неужели ты говоришь о… Ну, конечно, я могла бы и раньше догадаться. А почему тебе достаточно лишь только увидеть его? Или он остался равнодушен к твоей красоте редкостной?

Сана низко наклонила голову и ответила еле слышно:

— Нет, равнодушным он не остался…

— И я бы в это не поверила. Парень, который повстречался мне в лесу и подарил мне, старой, свою охотничью добычу, совсем не был похож на какого-нибудь недоумка или несчастного калеку! И разве ты не под стать такому джигиту, э? — Хадыжа лукаво погрозила девушке тонким костлявым пальцем.

— Нет, бабушка, не про меня такое счастье, — две слезинки упали с длинных ресниц Саны. — Вот и отца теперь нет у меня, вот и Кубати…

— Молчи, молчи, глупая девчонка! — рассердилась Хадыжа. — Мы говорим, что кривой несчастен, да с нами слепой не согласен. Отцы всегда должны уходить раньше детей. А с тобой — молодость, красота, любовь, будущие дети. Охотник твой обязательно вернется, и тогда…

— Если и вернется, да не ко мне. Найдет себе по своему княжескому достоинству!

— Ах, вот ты о чем! — крикнула старушка высоким куриным голосом. — Думаешь, недостойна… А я так скажу, — Хадыжа хитро прищурила один глаз и опасливо втянула голову в плечи, — это Кубати пусть подумает, достоин ли он такой избранницы или нет! Понятно?

Слегка озадаченная, Сана отрицательно покачала головой:

— Ничего не понятно.

— А объяснять я ничего не стану, — с таинственным видом заявила старуха.

— Я и так сказала слишком много.

Означенная рукопись переведена с иностранного языка и снабжена примечаниями созерцателя, решившего, что хотя она и содержит в себе немало вздора, однако отражает в немалой степени взгляды тогдашней просвещенной Европы на тогдашние (не слишком просвещенные) народы Северного Кавказа.

Каким образом рукопись (заметно пострадавшая от ее частичного употребления и качестве пороховых пыжей) штили к нашему лихому джигиту, а равно и вышеуказанные предметы, которые, несомненно принадлежали ее автору, остается не разрешенной исторической загадкой.

Итак, дословный текст рукописи перед вами.

Уважаемому другу (с надеждой, что это именно так и есть), баккалавру изящных искусств Иеронимусу Боку обращает свое послание благородный дворянин, любитель наук и путешествий

Клаус Пфефферкопф.

(В лето от P. X. 1702).

Прежде всего, любезный мой товарищ по студенческой скамье в нашей alma mater, я должен объяснить свое столь многолетнее отсутствие и нежелание давать о себе сведений.

Глубокая обида на тех, кто распускал обо мне злостные сплетни и гнусную клевету, а тако же нежелание пачкать свой благородный клинок об их грязные потроха заставили меня, не тратя времени на прощальные церемонии, со всею возможною поспешностью уехать в Швецию. Я считал ниже своего достоинства опровергать слухи о том, будто я беру деньги в долг, а потом скрываюсь от кредиторов, и еще, якобы пользуясь благосклонностью одной дамы из почтенной семьи, я выманил у нее какие-то паршивые драгоценности и снес их в ломбард. [87] ПРИМЕЧАНИЯ СОЗЕРЦАТЕЛЯ: 1. Здесь есть нечто, наводящее на размышления. Хуже всего, что вся эта клевета исходила от наших же с тобой собутыльников, которые вдобавок распускали свои вонючие языки относительно не наших, а именно моих«похождений» по …ским [88] 2. Неразборчивое слово. тавернам. Сейчас я объясню, как все было на самом деле, и пусть клеветники подавятся собственным дерь………… [89] 3. Обрыв рукописи .

…..деюсь, мне удалось восстановить в твоих глазах мое доброе имя. Из всего вышесказанного можно еще раз понять, насколько правы были предки нынешних итальяшек, утверждая, что «magna est Veritas, sed rara» [90] 4. Увы, это подмечено верно: «Великая вещь — правда, но редкая ». .

Теперь, с облегченной душой, я продолжаю повествование. В Швеции, в славном университете города Упсала, я еще два года изучал медицину, философию и право. И я бы преуспел в науках, если бы роковые обстоятельства не заставили меня покинуть этот город………… [91] 5. Обрыв рукописи.

…..ой пьяной потасовке я тоже немного участвовал, но не я проломил к квартовой [92] 6. Кварта — объем жидкости, равный 1140 гр. пивной кружкой пустую голову этого рыжего ублюдка, чтоб его… [93] 7. Грубое ругательство. Постоянное упование на господа нашего Иисуса Христа — да святится имя его и веках! — amen — и еще доброе знакомство (par exellence! [94] 8. Par exellence — по преимуществу (франц.). Этот Пфефферкопф сам не замечает, как ханжество соседствует у него с кощунством. ) с одной дамой, влиятельной в Стокгольме, помогли мне попасть на секретарскую должность к послу Его Величества Карла XII в России, а затем в Иране, Людвигу Фабрициусу.

Жизнь среди персов, коих некоторые народы Кавказа именуют «kizilbash», мне вскоре надоела, ибо не вызывала у меня интереса. К тому же в посольстве обнаружилась пропажа солидных казенных сумм, а подозрение (чудовищное в своем свинстве) могло пасть и на меня. Словом, periculum in mora [95] 9. Periculum in mora — опасность в промедлении (лат.). оказалась нешуточной, и твой покорный слуга, собрав пожитки………… [96] 10. Обрыв рукописи.