Луи Жаколио - Покоритель джунглей

— Эти господа — не ваши судьи, сэр Уильям Браун, а мои, — вступил в разговор Сердар, — и вы напрасно оскорбляете их. Я прошу их оценить мое поведение в прошлом и сказать, превысил ли я свои права, обращаясь с вами так, как я это сделал. Вы будете иметь дело только со мной, и я пригласил вас лишь для того, чтобы вы могли вмешаться, если с уст моих сорвется ложь.

— По какому праву вы позволяете себе…

— Ни слова больше, сэр Уильям, — перебил его Сердар, голос которого начал дрожать от гнева при виде человека, которому он был обязан долгими годами мучений. — Тот, кто еще вчера подкупал тугов, чтобы убить меня, не смеет говорить о праве, и, Бога ради, молчите, я запрещаю вам оскорблять этих достойных людей, не способных на дурной поступок, не то я велю бросить вас в море, как собаку!

Барбассон не узнавал Сердара. Он, всегда считавший Покорителя джунглей немного «мокрой курицей», ничего не мог понять. Ему просто никогда не приходилось видеть Сердара в тот момент, когда борьба за правое дело приводила в действие всю его энергию. И сейчас он не мог позволить, чтобы трусливый негодяй, погубивший его, оскорблял его друзей.

После резкой отповеди сэр Уильям склонил голову и ничего не ответил.

— Итак, вы меня поняли, сударь, — продолжал Сердар, — на суд товарищей я отдаю мои, а не ваши поступки, не волнуйтесь, потом мы встретимся лицом к лицу. Двадцать лет я ждал этого часа, подождите и вы десять минут, чтобы узнать, что мне от вас нужно.

Он начал:

— Друзья мои, скорее в силу благоприятных обстоятельств, нежели моих личных заслуг, в двадцать два года я был капитаном, имел награды и служил военным атташе при французском посольстве в Лондоне.

Как и все мои сослуживцы, я посещал «Military and Navy Club», то есть военно-морской клуб. Там я познакомился с некоторыми английскими офицерами, и в частности с лейтенантом кавалерийской гвардии Уильямом Пирсом, который позже, после смерти отца и старшего брата, унаследовал титул лорда Брауна и место в Палате лордов. Человек этот был моим близким другом.

В то время я занимался изучением береговых оборонительных сооружений и защитой портов. Я получил разрешение пользоваться архивами Адмиралтейства, которое обладает наиболее полной документацией по этому вопросу. Там я часто встречался с лейтенантом Пирсом, он был тогда адъютантом герцога Кембриджского, главнокомандующего армией и флотом и председателя совета Адмиралтейства.

Однажды, придя в библиотеку, я застал служащих в состоянии неописуемой растерянности. Мне объявили, что вход в архивы и пользование ими впредь запрещены всем иностранным офицерам, и я узнал, что накануне был взломан потайной шкаф и похищены секретные бумаги, в том числе план защиты Лондона в случае нападения со стороны одной или нескольких заключивших между собой союз держав.

Я удалился, сильно взволнованный происшедшим. Вечером Уильям Пирс зашел ко мне с одним из своих друзей по имени Бернс, и мы долго беседовали о краже, которой я был сильно раздосадован, ибо не мог продолжать начатую мной важную работу. Мои гости сказали, что среди украденных бумаг были столь важные, что если бы вором оказался английский офицер, его обвинили бы в государственной измене и ему грозил бы расстрел. Затем они ушли. Не знаю почему, но от их посещения у меня осталось тягостное впечатление. Мне показалось, что у них был натянутый, принужденный вид. Кроме того — это меня особенно смутило, — они попросили показать им планы, рисунки, чертежи, которыми я сопровождал свою работу, хотя никогда прежде ими не интересовались. Они смотрели, крутили листки, клали их в папку, снова вынимали — словом, поведение их было совершенно непонятно.

Каково же было мое изумление, когда на следующий день, рано утром, ко мне вошел первый секретарь посольства в сопровождении английского адмирала и двух господ в черном, которые, как мне показалось, принадлежали к высшим полицейским чинам.

— Дорогой друг, — сказал мне секретарь, — наш визит носит сугубо формальный характер, согласие на него дал посол, чтобы положить конец всяким недоброжелательным толкам вокруг кражи в Адмиралтействе.

— Меня? Меня? — подавленно прошептал я, совершенно уничтоженный. — Обвиняют меня?

Присутствующие с любопытством наблюдали мою растерянность, и я увидел, что она произвела на них дурное впечатление. Ах, друзья мои! Правосудие в поисках правды часто основывается на первой реакции подсудимых. Ну так, поверьте мне, хуже всего в подобных случаях ведут себя невиновные. Одна только мысль о подозрении выводит из себя честного человека.

Секретарь отвел меня в сторону и сказал:

— Придите в себя, дорогой мой, я понимаю ваше удивление, но среди исчезнувших бумаг переписка английского посла того времени относительно убийства Павла I, проливающая совершенно неожиданный свет на это событие, виновниками которого русские всегда считали англичан, поэтому правительство сделает все, чтобы эти бумаги не покинули королевство. Вы работали в Адмиралтействе, в двух шагах от потайного шкафа, и, естественно, находитесь в числе тех, кого хотят допросить.

— Хорошо, — ответил я, — допросите меня, но предупреждаю вас, что мне абсолютно ничего не известно, я узнал о случившемся от служащих Адмиралтейства, когда они объявили мне, что после кражи доступ в архивы закрыт.

— Надо также, — в смущении продолжал секретарь, — чтобы вы позволили осмотреть ваши бумаги…

— И только-то? — ответил я, уверенный в своей невиновности. — Все, что у меня здесь есть, в вашем распоряжении.

— Я был уверен! — заметил секретарь. — Господа, мой товарищ, — и он подчеркнул это слово, — не противится тому, чтобы вы выполнили вашу миссию.

Ах, друзья мои, как неверно я поступил, мне следовало прибегнуть к дипломатической неприкосновенности, и сам посол не смог бы ничего поделать. Пока министерство иностранных дел и военное министерство во Франции принимали бы решение — а оно во всех случаях было бы для меня благоприятно, ибо тут важен принцип, а он никогда не нарушается, — я сумел бы расстроить подлый заговор, направленный против меня. Но совесть моя была чиста, и я сам погубил себя.

Что сказать вам? Среди моих рисунков нашли два самых важных письма из похищенной переписки. Поведение присутствующих сразу изменилось.

— Вы нас всех опозорили! — с презрением бросил мне секретарь.

Совершенно уничтоженный этим неожиданным ударом, я рухнул на пол. Напрасно я возмущался, доказывал свою невиновность, рассказывал о вчерашнем посещении.

— Не хватало только того, чтобы вы обвиняли людей, принадлежащих к высшей английской знати, — с возмущением перебил меня мой коллега.

Я понял, какая чудовищная пропасть разверзлась передо мной, я должен был упасть в нее, и ничто не могло меня спасти… Буду краток. Хотя с тех пор прошло двадцать лет, до сих пор, вспоминая о тех событиях, я невыносимо страдаю. Меня отправили во Францию в распоряжение военного министра, следствие по моему делу было проведено молниеносно, в донесении английского правительства требовали моего строгого наказания, и я предстал перед военным судом.