Альберто Васкес-Фигероа - Икар

— Обещаешь?

— Даю слово.

— Если бы у нас был хотя бы один самолет поддержки, чтобы можно было подстраховаться!..

— Если бы у нас был самолет поддержки, мы были бы богачами, а мы не богачи, — напомнил ему американец. — Положись на меня!

— Ты взял с собой зеркало?

Эйнджел кивнул:

— Взял.

— Помнишь условные знаки?

— Брось, Феликс, ну что ты как ребенок! — одернул его пилот. — Ты заставляешь меня нервничать.

Они вновь обнялись, испанец крепко пожал руки всем, кто уже находился на борту, и, закрыв дверцу, отступил на несколько шагов, давая возможность самолету начать медленное движение по равнине.

Вскоре «Фламинго» достиг края взлетной полосы, потом, выждав минуту, взревел во всю силу своего мощного мотора и рванулся вперед, устремляясь к небу.

Он катился все быстрее и быстрее почти триста метров — величественно взлетел и вскоре уже заблестел в лучах солнца, соревнуясь с отблеском утесов.

Затем набрал высоту.

Мир начал уменьшаться, и там, внизу, Феликс Кардона превратился в крохотную фигурку, размахивающую руками.

Деревья перестали быть деревьями, превратившись, словно по волшебству, в плотный ковер.

Стая красных ибисов вспорхнула с дерева.

По зеленому покрову сельвы словно заскользили языки пламени.

Ибисы устремились на север.

Навстречу им летели грузные белые цапли, и в какое-то мгновение пути их пересеклись.

Красные ибисы пролетели выше, длинноногие белые цапли — под ними, почти задевая кроны деревьев.

Ни тени ястреба.

Или орла.

Даже самуро.

А мощный «Фламинго» — там, высоко в небе, — своим тарахтением нарушал покой мира, привыкшего к безмолвию.

Пилот взял курс на Каньон Дьявола.

Он проник в него на средней высоте и направился прямо к водопаду, словно намереваясь отдать ему честь или попросить прощения за то, что осмеливается осквернить его священную вершину.

Они видели его уже сто раз, однако он все равно поражал воображение. В это ясное тихое утро вода, казалось, замедляла ток, словно высматривая кроны высоких пальм, прежде чем устремиться к ним вниз. А те, там, внизу, казалось, все время поднимали взгляд к небу, ожидая, когда их освежит мелкий дождик, в который частично превращался водопад.

Когда они наконец вдоволь налюбовались великолепным зрелищем, Король Неба несколько раз облетел плоскогорье, пока не решил, где именно приземлиться.

— Есть! — крикнул он. — Читайте молитвы, какие знаете, потому что мы садимся!

Он медленно повернул влево, описал широкий круг, чтобы залететь на вершину тепуя с северо-востока, и неожиданно вполголоса запел:

Стена тепуя стремительно приближалась к носу самолета, и пассажиры невольно ощутили ужас. Тяжелая машина, управляемая человеком, который знай себе мурлыкал, заботясь лишь о том, чтобы не сфальшивить, неслась — как им казалось, на самоубийственной скорости — к гигантской горе, по сравнению с которой они были всего-навсего пылинкой в воздухе.

Четыреста метров отделяли их от верной смерти.

Триста…

Двести…

Сто — и они, почти касаясь поверхности, влетели на плоскогорье.

Аппарат слегка повело вбок, когда под крыльями внезапно оказалось намного меньше воздуха, чем раньше, однако опытный пилот тут же подчинил его себе и с удивительной мягкостью опустился на длинную равнину; колеса покатились по ней, не встречая препятствий.

Джимми Эйнджел выключил двигатель.

Пятьдесят метров…

Все прекрасно!

Сто…

Все хорошо!

Сто пятьдесят…

Порядок!

Двести…

Все нормально!

И вдруг, в самый неожиданный момент, почва под ними просела, и колеса застряли в грязи: под тонкой коркой, высушенной солнцем, оказался толстый слой вязкой глины, который захватил в плен тяжелый «Фламинго», словно мед муху.

Из-за резкого торможения их бросило вперед, и они повалились друг на друга со стонами и криками ужаса.

Несколько минут царила полная неразбериха.

Наконец Король Неба сдержанно спросил:

— Кто-нибудь ранен?

Никто как будто серьезно не пострадал, однако, спрыгнув на землю — и увязнув по щиколотку в грязи, — они с тревогой обнаружили, что колесная ось сломалась.

Сами они отделались синяками и ссадинами и, расположившись на твердой почве, решили спокойно обдумать положение.

— Ну, и каковы наши дела? — не выдержал Густаво Генри.

— Плохи… — без обиняков ответил Король Неба. — Даже если бы нам удалось заменить ось, не думаю, что в человеческих силах вытащить самолет из трясины.

— Ты уверен? — спросила его жена.

— Боюсь, что да.

— Я видела, как ты справлялся с проблемами и похуже.

— Я всегда хвастал, что умею починить любую поломку в любом самолете, — согласился ее муж. — Но сейчас проблема заключается в том, что аппарат много весит и он крепко застрял. Его можно было бы вытащить лишь с помощью подъемного крана.

Они замолчали, словно им требовалось какое-то время побыть в покое, чтобы свыкнуться с мыслью о том, что их самые худшие опасения оправдались и они попали в ловушку на вершине неприступной горы.

Помощи ждать было неоткуда, поскольку никто бы не рискнул совершить здесь посадку, учитывая, чем закончилась предыдущая попытка, а тысячи метров по вертикали отделяли их от лагеря, находившегося почти в трехстах километрах от ближайшего города.

— Что будем делать? — поинтересовалась Мэри Эйнджел.

— Для начала придем в себя, — ответил пилот. — Воды здесь хоть залейся, а продуктов у нас хватит на неделю… — Он кивнул в сторону своих товарищей, сидевших метрах в трех от них: — Вот они нас отсюда вытащат.

Женщина повернулась к Густаво Генри:

— Ты сможешь это сделать?

— Если я поднялся на Аконкагуа, [60] Аконкaгуа — высочайшая вершина Анд в Южной Америке, в Аргентине, близ границы с Чили. Высота 6960 м. С Аконкагуа спускаются семь ледников, общая площадь оледенения 80 км 2 . значит, спущусь отсюда, — заверил он ее.

— В этом я никогда не сомневалась, — ответила она. — Только мне бы хотелось услышать не то, что ты сумеешь спуститься, а то, что ты сделаешь так, что спустимся мы все.

— Это будет зависеть от вас. Если вы проявите выдержку, мы сумеем это сделать.

— Да услышит тебя Бог!

— Это не Бог должен меня услышать, а ты, — возразил венесуэлец. — За Джимми я спокоен: он наверняка сумеет сохранить хладнокровие, но, если в какой-то неудачный момент у тебя начнется истерика, ты всех нас утянешь за собой в пропасть. — Он сделал значительную паузу. — Мне жаль, что приходится это говорить, но я уверен, что успех или неудача спуска больше зависит от тебя, чем от меня.