Николай Дмитриев - Рубин из короны Витовта

Таким способом конь, вынужденный плыть, поневоле тянул плот за собой, так что князьям оставалось только сесть на вязанки. Острожский и Свидригайло управились с этим довольно ловко, а вот здоровяк Нис, под которым хлипкий плотик сразу прогнулся, замешкался, потому что его конь заартачился и начал упираться.

Тем временем все, кто ещё оставался на берегу, поразбирали коней, завели их в воду и со смехом и весёлыми выкриками поплыли, держась за гривы. Кони, запряжённые в плотики, тоже двинулись вслед, и даже тот, что тянул Ниса, не пожелал отставать. Заржав и подняв тучу брызг, он сам спрыгнул с берега. Переправа началась.

Кони, плывшие вместе с людьми, немного опередили княжеские плотики, и они подходили к берегу с опозданием, причём князь Нис, как самый грузный, оказался последним. Однако его норовистый конь, едва зацепив копытами дно, рванул вперёд, оборвав сыромятный ремень-очкур, отчего средняя вязанка сразу развязалась. Какое-то время Нис ещё удерживался на двух оставшихся, но они вдруг разошлись в разные стороны, и князь, завопив на весь берег: «Рятуйте!» – с громким плеском свалился в воду.

Люди рванулись на помощь, но вскоре поняли, что она не требуется. Князь ухватился за одну из вязанок и спокойно сплывал по течению, которое вскоре вынесло его на мель. Позднее, выбравшись с помощью кметей на берег, Нис проворно стянул с себя мокрую одежду и принялся громко ругаться.

Малость послушав его высказывания, князь Острожский со смехом протянул бедолаге баклажку с питным мёдом.

– На, выпей-ка…

Князь Нис охотно выдул баклагу почти на треть и, уже успокоившись, распорядился:

– Пускай люди шатёр ставят…

Но это делалось и без его напоминаний. Больше того, порубив ветви на дрова, кмети разожгли костёр и, стоя вокруг него, начали сушить княжескую одежду. Одновременно кое-кто посообразительней наладил бредешок, и пока одни сушили вещи Ниса, другие наловили почти ведро рыбы.

Позднее, когда шатёр был натянут, а одежда высушенной, князья собрались вместе. В шатре, сидя по-татарски вокруг блюда с жареной рыбой, они сначала молча ели и только потом, когда нагулянный за день аппетит был малость утолён, князь Острожский, спокойно обтерев грязные пальцы о голенища сапог, обратился к товарищам:

– Когда доберемся до Вильно, что делать будем?

– А это уж поглядим, как нас там примут… – раздумчиво заметил Свидригайло.

– И вообще, посмотрим ещё, что там делается, – закончил Нис и взял с блюда ещё кусок, побольше.

Замечание было дельным, и Свидригайло, чётко уяснив, что пришло время высказать позицию, твёрдо сказал:

– Что-то сдаётся мне, что князь Витовт туром попрёт на своего брата Ягайла. Отже [200], и наша поддержка Витовту будет кстати. И вот тогда с нашими требованиями ему придётся считаться…

Это было именно то, что от него хотели услышать, но такое высказывание было опасным и, пряча под усмешкой волнение, князь Острожский добавил:

– И, надеюсь, нам больше не надо будет вытаскивать тебя из какого-нибудь узилища… [201]

Услыхав такое, Свидригайло молча обнял своих верных товарищей и на короткое время задумался. Сейчас перед его внутренним взором с удивительной быстротой промелькнули воспоминания и про Витебское поражение, окончившееся узилищем, и про вежу Луцкого замка, где он сидел, изнемогая от бессилия, и про унижение, которое ждало его после бегства в Венгрию, где он, князь, был просто изгнанником…

Тяжёлые воспоминания взволновали князя, и он весь напрягся, каждой клеточкой тела ощущая: наконец-то пришёл долгожданный час! Нет, недаром его полное имя Лев-Свидригайло, и это же он, опираясь на люд православный, не раз поднимал восстания против Витовта. И вместе с ним шли князья русские, готовые сложить головы в битвах, чтобы он, Свидригайло, стал великим князем…

Стародавний девственный лес загадочно шумел. Кругом, куда ни кинь взгляд, густо теснились деревья. Столетние стволы тянулись высоко вверх и там, где веял тихий ветерок, тонкие ветви медленно двигались под его дыханием, а их мечтательный шёпот, сливаясь воедино, стекал вниз успокаивающим шорохом. Сидя в удобных охотничьих сёдлах, князь Витовт и его верный сподвижник Монивид всматривались в чащу. Правее высился трёхсотлетний дуб, под его кроной молодой лес немного отступал от гиганта, благодаря чему между стволами оставался узкий разрыв, который давал возможность ехать рядом сразу двум всадникам.

Дальше почему-то наклонённые с двух сторон навстречу друг другу деревья образовывали довольно удобный проход, где густо сплетённые ветви закрывали небо, отчего солнечный свет лишь кое-где пробивался сквозь преграду и тонкими лучиками упирался в землю, укрытую толстым слоем прошлогодней листвы, испещряя её желтоватыми пятнами.

Это было любимое место охоты князя Витовта. Проход, образовавшийся без малейшего вмешательства человека и получивший название Ловчего хода, давал возможность без помех проникать в самую чащу. К тому же, заканчиваясь, он упирался в так называемый Гончий брод, где обычно на берегу тихой речки разбивали временный табор и натягивали княжий шатёр.

Какая-то птица внезапно сорвалась с дерева и, громко хлопая крыльями, полетела в чащу. От неожиданности конь под Витовтом дёрнулся, и князь сдерживающе натянул повод. Монивид, конь которого остался спокойным, обеспокоенно заметил:

– Похоже, аргамак [202]у тебя норовистый, княже…

– Нет, не норовистый, – Витовт ласково потрепал коня по холке. – Просто он степняк, к лесу ещё непривычный…

– Это тот конь, которого тебе подарил перекопский хан? – спросил Монивид.

– Тот, тот, – засмеялся Витовт. – Добрый аргамак, добрый…

– Тебе б, княже, коня поспокойнее, – заботливо проворчал Монивид. – Не те у тебя годы, чтобы на аргамаках гарцевать…

– Может, ты и прав, – после недолгого раздумья согласился Витовт. – Только, друже, не на рыцарском же коне на охоту ехать…

– Почему на рыцарском? – удивился Монивид. – Можно и на боярском руськом… [203]

– Ну, то уже в другой раз, – начал было Витовт, но тут далёкий звук рога, долетевший от Гончего брода, оповестил о начале лова.

Витовт молча стронул аргамака и в сопровождении Монивида, обогнув дуб-великан, направился под переплетение Ловчего хода. Какое-то время они ехали рядом, потом ход сузился, и Монивид, придержав коня, поехал сзади. Именно в этот момент внимание всадников привлек собачий визг и лай, долетавший из малость поредевшей чащи.

Витовт решительно повернул туда, и вскоре они оказались на небольшой поляне, где затаились охотники. Псы, до сих пор сидевшие тихо, сейчас рвались со сворок, и псари их едва сдерживали. Витовт остановил коня и, усмехаясь, показал Монивиду на вожака стаи, который уже почуял зверя и теперь нетерпеливо рычал, царапая задними лапами землю.