Александр Дюма - Черный тюльпан. Учитель фехтования (сборник)

Сосед, услышав адский шум в моей комнате, прибежал ко мне, думая, что меня убивают. Он застал меня стоящим посреди комнаты в ночной рубахе, с лампой в одной руке, с ножом в другой и в шлеме. Уж не сошел ли я с ума? Это было первое, что он подумал.

Чтобы доказать, что я в полном рассудке, и даже внушить ему кое-какие мысли насчет моей отваги, я рассказал ему, что произошло. Сосед покатился со смеху: я победил трубочиста! Я еще пытался выражать сомнение, но мои руки, рубашка и даже физиономия, сплошь перемазанные сажей, подтверждали справедливость его слов. К тому же сосед дал мне некоторые пояснения, после которых уже не оставалось сомнений.

В Петербурге трубочист – лицо первой необходимости: как минимум раз в две недели он осматривает каждый дом. Однако свои работы он производит ночью, ведь если днем открывать печные дымоходы и гасить огонь в каминах, выстудишь все апартаменты. Печи закрывают с утра, как только протопят, а камины – по вечерам, когда они догорают. Вот почему трубочисты, нанятые домовладельцами, забираются на крыши и, даже не предупредив жильцов, опускают в камины вязанки колючих веток, в центре которых закреплен большой камень; этой разновидностью метлы они выскребают верхние две трети каминной трубы, затем, исполнив свои верховные обязанности, спускаются, входят в дом, проникают в квартиры жильцов и прочищают нижнюю часть дымохода. Те, кто привык к этому или предупрежден, знают, в чем дело, и нисколько не беспокоятся. К несчастью, меня забыли известить, и бедняга-трубочист, впервые пожаловавший ко мне, чтобы исполнить свою работу, чуть не стал жертвой этого недоразумения.

Назавтра я еще раз убедился, что все, сказанное соседом, было чистой правдой. Утром ко мне зашла хозяйка дома и сказала, что внизу ждет трубочист и требует вернуть его лампу.

В три часа дня граф Алексей заехал за мной, усадил меня в свои сани, представлявшие собой просто-напросто великолепное купе на полозьях, и мы двинулись в путь с фантастической скоростью: надлежало поспеть на сбор охотников, в загородный дом господина Нарышкина, расположенный в десяти-двенадцати лье от Петербурга, в самом что ни на есть дремучем лесу. Мы прибыли туда к пяти и застали уже почти всех охотников. Вскорости подоспели остальные, и было объявлено, что ужин на столе.

Нужно побывать хоть раз на званом ужине большого русского барина, чтобы получить представление о том, до какой степени может доходить пышность подобного стола. Была середина декабря, и первое, что меня поразило, – стоявшее посреди стола великолепное вишневое деревце, все в плодах, словно во Франции на исходе мая, оно красовалось среди ваз и подносов, которыми сплошь был уставлен стол. Вокруг дерева возвышались пирамиды апельсинов, ананасов, фиг и винограда – десерт, какой трудно раздобыть в Париже даже в сентябре. Я уверен, что один этот десерт стоил более трех тысяч рублей.

Мы уселись за стол. В то время в Петербурге возникла замечательная мода предоставлять метрдотелям разрезать мясо и рыбу, а напитки разливали себе сами сотрапезники: поскольку русские – первые в мире по части пьянства. Для удобства гостей между каждыми двумя из них (впрочем, разместившимися вольготно и просторно) стояло по пять бутылок разнообразных вин, причем лучших марок: бордо, эперне, мадера, кляйн Констанция, токайское; что до мяса, оно также было привозным: телятина из Астрахани, говядина с Украины, дичь со всех концов империи.

После первого блюда метрдотель внес на серебряном блюде двух живых рыб не известной мне породы. При виде их пирующие разразились восхищенными криками: оказалось, то были стерляди. А поскольку они ловятся только в Волге, расстояние от которой до Петербурга около трехсот пятидесяти лье, а эта рыба может жить лишь в волжской воде, нужно было разбить волжский лед, выловить из глубин реки этих двух ее обитателей и в течение пяти дней и ночей везти их сюда в закрытом обогреваемом экипаже.

Таким образом, каждая из этих рыб обошлась в восемьсот рублей, то есть тысячу шестьсот франков обе. Легендарный расточитель Потемкин, и тот не сделал бы лучше!

Десять минут спустя стерляди вновь появились на столе, на сей раз поджаренные до того аппетитно, что восторги приглашенных разделились между гостеприимным хозяином, который организовал их поимку, и метрдотелем, что ведал жаркой; за сим последовали ранние овощи, горошек, спаржа, стручковая фасоль, причем все блюда были уложены в форме различных предметов.

Встав из-за стола, все перешли в гостиную, где были расставлены другие столы – игорные. Поскольку я и не так богат, и не настолько беден, чтобы проникнуться сей пагубной страстью, я стал наблюдать, как играют другие. В полночь, то есть к тому времени, когда я отправился спать, уже были проиграны триста тысяч рублей и двадцать пять тысяч крестьян.

Назавтра, чуть забрезжил рассвет, меня разбудили. Псари знали, что в том лесу, имеющем около одного лье в окружности, прячутся пять медведей. Такая новость, по-видимому, казалась весьма приятной тем, кто мне ее сообщил, но у меня она вызвала легкое содрогание. Каким бы ты ни был храбрецом, всегда испытываешь некоторое беспокойство перед схваткой с неизвестным противником, с которым придется встретиться в первый раз.

Тем не менее я бодро облачился в свой костюм. К тому же солнце, будто решив принять участие в празднике, ярко сверкало, под его лучами смягчился и мороз, в этот утренний час температура была не ниже минус пятнадцати, что сулило к полудню градусов семь-восемь.

Я нашел всех наших охотников готовыми, в одинаковых костюмах, в которых мы и сами с большим трудом узнавали друг друга. Нас ждали уже запряженные сани, и через десять минут мы подъехали к месту сбора.

Это был очаровательный домик, русский, крестьянский, срубленный посредством топора, с большой печью и изображением святого покровителя, которого каждый из нас, переступая порог, благочестиво приветствовал согласно обычаю. Нас ожидал обильный завтрак, все отдали ему должное, однако я заметил, что никто из наших охотников вопреки своим привычкам не пил. Это как перед дуэлью, на нее ведь тоже не идут под хмельком, а такая охота, какую мы затеяли, – ни дать ни взять настоящая дуэль. Когда завтрак подошел к концу, в дверях появился псарь, это значило, что пора в дорогу. У выхода всем нам раздали заряженные карабины, которые мы должны были носить за спиной на ремне, но в ход пускать только в случае опасности. Кроме карабина, каждый из нас получил еще по пять-шесть жестяных пластин, которые положено метать в медведя, чтобы они своим звяканьем и блеском привели его в ярость.

Пройдя шагов сто, мы вышли к ограде, перед которой выстроились в круг музыканты господина Нарышкина, игравшие точно такую же мелодию, какую я слышал прекрасной летней ночью на Неве. Каждый держал в руках рог, готовый сыграть свою ноту. Все ограждение было окружено таким образом, чтобы медведи, откуда бы ни появились, отступили, испуганные непривычным шумом. Между каждыми двумя музыкантами стоял псарь, крестьянин или лакей с ружьем, заряженным одним только порохом из опасения, что какая-нибудь из выпущенных пуль может задеть кого-то из нас. На случай, если медведи попытаются прорваться сквозь заграждение, звуки выстрелов должны были присоединиться к тем, что издают инструменты. И вот мы, оставив позади эту цепочку, вошли внутрь ограды.