Иван Дроздов - Филимон и Антихрист

«Затянул, затянул», — думал Бурлак, скользя пытливым взглядом по сгорбленной, внутренне напряжённой фигуре Зяблика. Многим Бурлак должен дать ответ за судьбу Зяблика, есть из их общих друзей и такие, которые и его, Бурлака, судьбу в цепких руках держат.

Вспомнил Бурлак суматоху. Едва Филимонов приказ подписал, затрещали телефоны. «Зяблика уволили! Немыслимо, невозможно!». Успокаивал абонентов: «Ничего, не волнуйтесь — дайте время». А медведь-то и его, Бурлака, тряхнул, чуть из кресла не вылетел. Затаился, проглотил пилюлю — и ему помогло время. Филимонову не досаждал, слух муссировал: на пенсию ухожу, — время бурю погасило. Потом в институте вместе с министром объявился, реформы филимоновские похвалил — «медведь» и вовсе обмяк, точно по губам мёдом помазали. Бурлак после того в филимоновские дела не лез, но «Титан» из рук не выпускал. Так и числился куратором института.

Родственные натуры у Бурлака и Зяблика, и приёмы у них схожие. Зяблик половчее и увёртливей, должность позволяет.

— Ты степень доктора себе оттяпал?

— Не успел. Месяца не хватило.

— Жаль. Нд-а, очень жаль.

— Сплоховали вы, Ким Захарович! — шагнул из обороны в наступление Зяблик. — Институт со всеми потрохами коту под хвост сунули. Могли бы и лабораторию ему, чёрту, выделить. В дом отдельный отселить.

— Гром в ясный день ударил. Алексей Николаевич приказал. Мы только рот раскрыли.

— То-то и оно — рот раскрыли!

Зяблик не церемонился. Бурлак для него фигура невелика. Пусть ловит мышей, не ленится.

Знает Бурлак силу Зяблика, коварство несметной рати его защитников. В их липкой и тёмной сфере, как в Гренландии, вся погода зарождается. Зачни Зяблика гладить против шерсти — вся рать зарычит. И поползут ядовитые слушки: Бурлак — не работник, он стар, болен, одной только молодой женой занят.

А ещё могут и говорить: Бурлак с учёными не ладит, от него светлые умы разбегаются. И зашатался столб — оформляй пенсию и поезжай на свою Украину.

Бурлак при этих мыслях вздохнул тяжко, посунулся в кресле. И жалостливо посмотрел в лимонные глазки собеседника — там, в глубине, остро поблескивают зрачки Зябликовы.

Сорвалось у того с языка тайное, сокровенное:

— Побеседуйте с чёртом, урезоньте.

— Да, конечно, буду говорить.

Не сознался в своём бессилии, пусть чувствует Зяблик руку власти.

— Должность вашу сократил, слышали? Я вас в резерве числю, при министерстве. Деньги те же удалось сохранить.

— Спасибо, — вяло буркнул Зяблик. — В институт мне надо, к нему под крылышко. Имя его как солнце, в лучах его славы многих обогреть можно.

— Строптив он и несговорчив. На бешеной козе не подъедешь.

— Клин клином надо вышибать.

Намёк Зяблика на клин остался незамеченным. Разговор происходил вяло, без вдохновения. Бурлак, зная строптивость Филимонова, не видел никаких путей возвращения Зяблика в институт; ему бы прямо и сказать об этом, да, как истинный дипломат, не хотел брать в трудном деле инициативу. Исподволь подводил к гибельной черте жертву: пусть сам признает поражение.

Но Зяблик и не думал сдаваться. Говорил пустячные слова, а сам лихорадочно искал нить, ведущую к новому директору. Его теперь уже не столько интересовал институт — на него можно было бы и махнуть рукой, но Филимонов! Сила восходящая, вся впереди, — паровоз, за которым кати в любые веси. Да его если приручить, да в нужное русло направить — таких дел можно наворочать! Почище, чем с Бурановым. Бурлаку не понять. Такие вещи подвластны ему, Зяблику.

Заместитель министра взял со стола две пластинки из белого металла.

— Одна — не гнётся, хрупкая, чуть нажми — и сломалась. Другая — попробуйте, сломайте.

Зяблик согнул пластинку почти вдвое.

— И заметьте: ни одна сталь — булатная, дамасская, серебрянка, даже победитовая — не может сравняться с этой по твёрдости. Между тем, обе пластинки, и та, пористая, хрупкая, выплавлены из одной фракции, в одной печи, за одно и то же время. Но только гибкая и твёрдая плавилась с импульсатором Филимонова. Прибавьте к тому же стойкость гибкой пластинки к агрессивным средам, к высоким и низким температурам. Импульсатор Филимонова распахнул пределы космоса, открывает невиданные возможности в химической промышленности. Иностранные фирмы предлагают баснословные деньги за патент на импульсатор. Так-то, мой друг, а вы говорите: клином.

— Над чем трудится Филимон сейчас, сию минуту?

— Создаёт импульсатор для цветных металлов — лёгких сплавов; представляете, какая тут перспектива? А Ольге, своей помощнице, отдал сектор Побочного действия, — смертоносный луч удлиняют. Им сейчас нужны какие-то новые математические проработки.

Бурлак достал из стола папку, извлёк из неё стенограмму доклада Филимонова на симпозиуме в Кембридже; летал он туда прошлым месяцем.

— Послушайте, я вам прочту одно место. Ага, вот оно: «Математик из Рима Вадилони нашёл стабильные пути управления капризными величинами. К сожалению, его работы, как мне говорили итальянские коллеги, пока не напечатаны, и неизвестно, когда станут достоянием математиков».

Зяблик привстал в кресле, его пронзила счастливая идея:

— Отлично! Я могу заявиться в гости к Вадилони. И достать Филимонову…

И в голове Зяблика в одно мгновение составился план.

Пап выполнял задание особой важности. «Нужны координаты математика из Рима Вадилони!» — эти слова на протяжении трёх дней многократно повторялись Папом в телефонную трубку; на четвёртый день по цепи верных людей они докатились до итальянских туристов, находившихся в Москве, до людей, работавших в итальянских миссиях, деловых и культурных, бывших в то время в Москве, — наконец, абонент на проводе сообщил: «Есть адрес человека в Риме, он знает Вадилони».

Тотчас же адрес попал в блокнот Зяблика. Зяблик редко хвалил сотрудников, но для Папа превосходных эпитетов не жалел.

— Пап! — кричал в телефон Зяблик. Вы — чудо! Вы превзошли себя. За три дня, не выходя из квартиры, найти ход к Вадилони! Такое может только Пап. За мной сувенир из Рима.

— Сувенир отдайте Дарье Петровне, а мне доставьте вызов.

— Вызов? Какой вызов? Что ты там ещё придумал?

Когда Зяблик волновался, он с Папом переходил на «ты». Впрочем, Пап оставался самим собой в отношениях с шефами и клиентами, он не любил излишней фамильярности.

— Вызов из общества учёных или там приглашение — всё равно. Пусть только будет написано: «Приглашается Пап в качестве почётного гостя». Прошвырнусь малость. Засиделся тут с вами.

Дивился Зяблик Папу. Толстый он был до чрезвычайности, а вот резвости его мог позавидовать всякий. По Москве в вишнёвом «жигулёнке» метеором носился, всюду друзья, двери к начальникам ногой открывал. Скажи ему: «Достань танк» — глазом не моргнёт, достанет.