Лариса Склярук - Плененная Иудея. Мгновения чужого времени (сборник)

Он мучился и терзался. И своим чутким, обостренным неясными терзаниями сердцем чувствовал, что и девушка страдает. Когда он был от нее вдали, то твердо решал, что при первой же встрече задаст этот важный для них обоих вопрос. Но, увидев Бину, он тут же передумывал. При одном взгляде на девушку у него замирало сердце и пересыхало во рту. «Пусть будет так, как будет. А вдруг она ответит, что да, не любит. Лучше ее не торопить, лучше не спрашивать. Потом когда-нибудь», – говорил он себе, предпочитая неясность.

Неясность оставляла призрачную надежду, туманную мечту. Определенность же все отбирала, ничего не оставляя взамен.

Иногда он начинал внимательно следить за отношением Бины к знакомым мужчинам, бывавшим в доме, ревниво стараясь угадать, кто вытеснил его из сердца девушки. Но Бина была со всеми ровна и доброжелательна.

Никого не выделяла. Ее лицо ни при ком не менялось, не вспыхивало. И все же, все же – Ионатан был уверен – в душе девушки жила тайна.

Порой он ловил на себе взгляд Хадас. Осторожный, быстрый, внимательный, женский. Этот взгляд как бы подтверждал худшие предположения Ионатана, но женщина хранила молчание. А Ионатан считал ниже своего достоинства что-либо расспрашивать и узнавать.

Не успели покончить с обедом, как пришел Эфраим. Озабоченно и торопливо вошел он в комнату. В лице его было что-то наивно-величественное, когда он взволнованно, с придыханием от торопливости шага, сказал одно-единственное слово:

– Римляне.

И хотя этого давно ожидали, хотя приход римлян под стены Иерусалима был неизбежен, странная растерянность овладела всеми. Та непростая, нелегкая, но все же как-то устоявшаяся жизнь заканчивалась. Будущее не могло принести ничего хорошего.

Хадас тихо вскрикнула и словно в изнеможении повалилась на диван. Длайя подхватила сына и так прижала его к себе, что ребенок заплакал. Бина стиснула кисти рук, чтобы не было видно, как они дрожат.

Ионатан поднялся и стремительно покинул дом, направляясь к северным стенам. За ним потянулись остальные. Дома остались лишь Хадас и старая служанка Фарра. Женщины сидели обнявшись. Их мелко трясло. Слезы непрерывно струились из глаз. Они не желали видеть врагов. «Что, что же ожидает нас?» – мысленно восклицала каждая из женщин, нервно вздрагивая.

Из-за паломников, пришедших в Иерусалим на праздник опресноков и не успевших еще его покинуть, все улицы города, площади, рынки были полны приветливо улыбающегося, добродушного народа. Атмосфера национального праздника, веселой ярмарки продолжала витать над Иерусалимом, когда разнеслась весть о появлении римского войска и жители, любопытствуя, бросились смотреть на него.

С высоты городских стен было видно, как далеко впереди, извиваясь по уступам местности, обходя препятствия и неуклонно приближаясь, двигалась колонна. Стоящие на стенах жители Иерусалима постепенно замолчали. Кое-кто попытался шутить, выкрикнуть обидное в адрес римлян, но эта судорожная веселость не находила поддержки. Напротив, было видно, что каждого, умного и не очень, одолевает одна и та же мысль: неужели и наш черед пришел?

Уже можно было разглядеть, как отряды легкой пехоты и конницы, высланные в разведку, прочесывают местность справа и слева от дороги. Еще через некоторое время стало отчетливо видно всадников на откормленных холеных лошадях. Вслед всадникам тянули осадные и метательные машины. За осадной техникой двигались трибуны под прикрытием отборного войска. А далее, вслед за знаменосцами, несущими золотого орла, изображение императора и знамена, по шести в ряд шагало основное войско.

И у каждого легионера с правого плеча свисал шлем, а на ремне левого висел щит. И у каждого на том же левом плече на длинном шесте с поперечиной висела кожаная сумка с одеждой, мешок с пайком, котелок. В этом точно организованном порядке, в этом одновременном движении десятков тысяч людей, в грузном топоте десятков тысяч ног явственно чувствовалась непреодолимая сила и неотвратимость.

«Приближение римлян должно вызывать страх, панику, но странное все же существо человек. На лицах скорее оживление и любопытство, – думал Ионатан, стоя вместе со всеми у зубцов стены. – Наверное, это потому, что человек не может поверить в свою собственную смерть. В чью угодно, но только не в свою. Как же так, что он дальше ничего не узнает и не увидит. Немыслимо. Непостижимо. Эта невозможность собственной смерти, верно, и рождает странное при опасности, но неудержимое любопытство».

Ионатан чуть повернул голову, чтобы видеть Бину. Прижимаясь телом к выступу зубца, раскинув руки, девушка придвинулась к самому краю. Ее кудри, отброшенные назад, открывали крупную серебряную серьгу с ярко-красным кораллом, подрагивающую в мочке маленького уха. Лицо с чуть сдвинутыми бровями и сощуренными, чтобы лучше видеть, глазами было сосредоточенным и внимательным.

«Она словно кого-то высматривает», – неожиданно подумал Ионатан. Бина, почувствовав его взгляд, повернула к нему лицо и улыбнулась немного виновато и жалко, словно ее застали за чем-то порочным.

Голова колонны между тем скрылась, спустившись в долину, и позже ее увидели на горе Скопус, напротив городских стен, где войско, остановившись, приступило к строительству лагеря.

Второй лагерь римляне начали строить в трех стадиях [35]позади первого.

А третий – на востоке, на Елеонской горе, которая отделена от города глубокой лощиной Кидрон.

И вновь иудеев поразила четкость выполнения работ. Никакой суеты и неразберихи, каждый винтик машины знает свое место, и каждый точно выполняет свою обязанность.

Архитекторы наметили план лагеря, строители расчистили и выровняли площадку. Легионеры приступили к копанию рва. Выкопанной землей наполняли плетеные корзины. Затем перемещали эти корзины наверх и высыпали грунт, создавая высокий вал. Пока одни работали, другие стояли на страже. Лагерь рос на глазах.

И так расторопно, деловито и обыденно распоряжались римляне на чужой земле, так бесцеремонно меняли пейзаж, срезая вершину холма, срубая деревья. Так обреченно падали, беззащитно дрожа голубыми иглами, кедры, жизнь которых могла достигать тысячи лет, так ухали, падая, подрубленные кипарисы, словно убитые наповал воины, так жалобно дрожали блестящими листьями рожковые деревья, словно не понимая, зачем их срубили, что это не могло не вызывать в иудеях оскорбленного возмущения и ненависти.

Враг у порога. Обе враждующие группы, Иоанна Гисхальского и Симона бар Гиоры, наконец, отложив гражданскую войну до иных времен, пришли к примирению.

Неслышно иудеи вышли из города через ворота у Женской башни и стали спускаться вниз по склону.