Евгений Штейнберг - Индийский мечтатель

По приглашению хозяина все уселись на ковре. Радха продолжала стоять в нерешительности.

— Ты хочешь уйти? — обратился к ней муж. — Разве тебе скучно с нами?

— О нет! Если вы позволите…

Она присела несколько поодаль. Гость опустил голову. Герасим Степанович отметил, что он старательно избегал смотреть в ее сторону.

— Мой юный друг, — сказал Голукнат, указывая на гостя, — учился в Патне 55 55 Патна — главный город области Бихар, соседней с Бенгалией. , где преобладает мусульманская наука, хотя он индус и принадлежит к касте брахманов.

Лебедев не мог скрыть своего удивления. На каждом шагу ему приходилось наблюдать проявления взаимной неприязни и даже ненависти между индусами и мусульманами.

— Вижу, вы недоумеваете, — заметил Голукнат. — Но в последнее время среди разумных людей обеих религиозных общин проявляется стремление разрушить глухую стену нетерпимости, разделяющую их.

— Как это хорошо! — воскликнул Лебедев. — Разве не из-за этой вражды Индия очутилась под властью Ост-Индской компании?

Гость, который до сих пор почтительно слушал речи старших, теперь позволил себе заговорить:

— У мусульманских народов были выдающиеся мыслители и ученые. Изучая их сочинения на арабском и персидском языках, я пришел к убеждению, что многое в них сходно с воззрениями нашей древней индийской философии. Кроме того, просвещенные люди мусульманского мира, так же как Шри Голукнат Дас и его единомышленники среди бенгальских брахманов, осуждают вредные, жестокие обычаи, которые до сих пор существуют и в исламе и в брахманской религии. Суеверия, фанатизм, самоистязания…

— … женское затворничество, многоженство… — подхватил Лебедев.

Гость замялся. Герасиму Степановичу показалось, что он чем-то смущен.

— Да, да! — поспешно подтвердил юноша. — Конечно!..

Лебедеву все больше нравился новый знакомый, нравилась его скромная, тихая речь, под покровом которой угадывалась пламенная душа.

— Всей душой сочувствую вашим мыслям, — сказал Герасим Степанович. — Только о том и мечтаю, чтобы люди разных религий и языков сблизились между собой. В этом вижу я величайшее благо для человечества.

Он показал юноше книгу, которую все еще держал в руках.

— Знаете ли вы это произведение?

— О да! — ответил тот. — Калидаса — великий поэт, а «Сакунтала» — одно из самых замечательных его творений… Но я еще недостаточно сведущ в санскрите, чтобы судить о…

— Речь идет не о словесных тонкостях, — разъяснил Лебедев. — Несколько лет назад сэр Уилльям Джонс перевел эту драму на английский язык. Перевод его страдает некоторыми недостатками. Однако имеем ли мы право порицать труд Джонса? По-моему, нет!

— Конечно, — поддержал его Голукнат. — Благодаря ему европейцы ознакомились с одним из сокровищ нашей древней литературы. Думаю, что подобные труды должны быть продолжены.

— Так и будет! — сказал Лебедев уверенно. — Но это лишь часть задачи. Есть и другая: индийцам также следует узнать о жизни народов европейских.

— Необходимо! — согласился гость.

— Отсюда и возник тот замысел, которым я хочу поделиться с вами, уважаемый учитель, — обратился Лебедев к Голукнату. — Я задумал сделать несколько переводов с английского и русского языков на бенгали.

— Прекрасная мысль! — одобрил Голукнат. — Что же именно хотите вы перевести?

— Боюсь, что выбор мой вас разочарует… Это не произведения великих поэтов: пока мне это не под силу. Я мечтаю о другом… О театре!

— О театре? — переспросил Голукнат изумленно.

Гость и Радха с любопытством глядели на Герасима Степановича.

— Да, да! — продолжал Лебедев. Он старался не смотреть на собеседников, боясь увидеть на их лицах скептическую улыбку. — Мне хочется создать здесь, в Калькутте, свой театр, как прежде в Мадрасе я создал оркестр… О, это будет необычайный театр! Такого еще не видел никто… — Он говорил все более порывисто и горячо; глаза его сверкали. — Да, да, друзья мои, я все обдумал. Мы будем ставить на сцене пьесы европейских авторов, и здешние артисты будут играть их на бенгальском языке. Мы сразу сделаем два полезных дела: поможем англичанам изучить индийские языки, а индийцам — узнать новое театральное искусство, а заодно и жизнь европейцев, их образ мыслей.

Ну скажите: разве это не благородная цель? Ведь книга недоступна большинству индийцев, лишь немногие из них знают свою собственную письменность. А театр доступен всем!.. Я надеюсь, что мой ученый друг (он взглянул на Голукната)… поможет мне?

Воцарилось молчание. Сказанное Лебедевым произвело настолько ошеломляющее впечатление, что собеседникам нужно было собраться с мыслями.

Наконец Голукнат заговорил:

— Индийский театр не похож на европейский. Вы сами говорили. Как могут наши артисты изображать жизнь, которой не знают?

Лебедев вздохнул:

— В этом и заключается самая большая трудность! Но и ее можно преодолеть.

— Какие же пьесы вы избрали? — спросил Голукнат с улыбкой, как говорят взрослые с детьми, увлеченными игрой воображения.

— Мне хотелось перевести одно из сочинений Шекспира, которого я считаю величайшим из драматических писателей, но потом я отказался от этой мысли. Мне нужно что-нибудь попроще, чтобы не жалко было перекраивать на другой лад. Я нашел нечто подходящее: это пьеса, написанная современным лондонским автором. Его имя — Джодрелл, а название пьесы — «Притворство». Я остановился именно на комедии, потому что наблюдал нравы и вкусы индийской публики и на юге и здесь — в Бенгалии. Драмы, изображающие подвиги и любовные похождения богов и героев, нравятся лишь образованным индийцам, простонародье их мало понимает. Иное дело комедийные пьесы. В них большей частью действуют простые, обыкновенные люди, в них осмеиваются глупость, тщеславие, лицемерие, лихоимство и прочие пороки, которые встречаются и на туманном Севере и в знойных тропиках. Смешные положения, остроумные шутки и проказы, вызывающие веселье среди зрителей Лондона или Петербурга, заставят посмеяться и здешнюю публику. В избранной мной пьесе выведены законники, плуты, простофили. Уверен, что индийские артисты поймут эти образы и сумеют воплотить их.

Он умолк и, переведя дыхание, отер пот со лба.

Голукнат спросил уже серьезно:

— А средства?

— Денег у меня немного, — признался Лебедев, — но пока об этом рано говорить.

Голукнат не принадлежал к разряду деловых людей, но все-таки был несколько более практичным, чем его русский друг.

— Не кажется ли вам, — заметил он, — что о средствах следует позаботиться именно теперь?

— Возможно, — согласился Лебедев. — Кое-какие сбережения у меня найдутся. А затем… придется прибегнуть к займам.