Елена Невейкина - Наследница

Слуги облегчённо заулыбались, стали благодарить.

— Благодарить меня ещё рано, — они вновь затихли. — Мы уезжаем завтра, но не в Польшу.

— А… куда? — осторожно поинтересовался Ян.

— Вот выедем, а там посмотрим. Скажу позже. Но думаю, новость вам понравится, хотя и удивит.

А в лесу, недалеко от развалин графского дома, накануне состоялся другой разговор, который мог произойти гораздо раньше, но задержался по объективным причинам. За двое суток, скользя по лесным чащам, разбойники вконец измотали отряд, высланный для их поимки. Отряд устраивал засады, пытался окружить уже обнаруженную шайку, преследовал разбойников, буквально, по пятам, иногда даже видя некоторых из них. Но каждый раз получалось, что они зря тратят силы, потому что там, где только что, вроде бы, были люди, оказывалось пусто. Из окружения тати выходили по какой-то никому, кроме них, не известной тропе; засады, о которых каким-то образом становилось известно, скучали без дела; преследователи тонули в болоте, хотя видели, как по этому самому месту только что прошли те, кого они искали.

Грязные, уставшие, злые люди, выходившие из города с намереньем быстро найти и призвать к ответу лесных разбойников, потребовали у своих командиров возвращения в город. А как же разбойники? А, пусть их, остаются в лесу. Меньше надо в одиночку да по ночам разъезжать по здешним дорогам, тогда и разбойники не тронут. Рисковать жизнью и терпеть такие мучения, носясь по лесу неизвестно за кем, они больше не намерены. Что на это возразить, старший в отряде не нашёл, а поскольку отряд состоял не из солдат, а из простых горожан, пожелавших принять участие в избавлении уезда от разбойников, заставить их продолжить преследование было тоже невозможно. Вскоре они вернулись в город. Вернулись как раз в тот день, когда Элен была у бурмистра, только ближе к вечеру. А предыдущей ночью у атамана, наконец, нашлось время выслушать старика, принёсшего известие о приближении отряда. Старик сразу порывался рассказать что-то, твердил, что это важно, но атаман прервал его:

— Это важно для всех?

— Нет, для вас.

— Тогда это подождёт. Сейчас важно спасти людей, а на разговоры и рассказы у нас ещё будет время после.

Теперь же, в тишине ночного леса, лёжа, опершись на руку, у маленького костра, разведённого на дне оврага, он подозвал старика и спросил, о чём так настойчиво пытался он рассказать.

— Дак, боюсь я, кабы поздно не было. Вам бы, барин, спервоначалу меня выслушать надобно было.

— Ладно, Михей, не сердись. Что там за тайна у тебя?

— Дак, не у меня… Послал ты меня, барин, проводить того молодого барина, значит. Ну, поехали мы. Уж почти до города добрались, когда солдатиков повстречали, что потом нас по лесам гоняли.

— Да, не солдаты это, сколько раз повторять, Михей. Если б солдаты были — туго бы нам пришлось. А это — так, желающие поохотиться на людей.

— Ну, про то не знаю, то вам видней, кто был. Не об том речь. От когда молодой барин на их осерчал, да после как проехали мы мимо благополучно, храни его Господь, так он и стал прощаться со мной.

— Кто?

— Да барин молодой!

— А! Ну?

— Ну… Прощаться-то он из кареты вылез, ко мне подошёл. Говорит что-то, а я на него гляжу… и ничё не понимаю, чё говорит. Слышать — слышу, а не понимаю. Всё думаю, откуда он мне знакомым кажется? Вроде знаю его.

— Кого?

— Да, барина того молодого! А он тут улыбнулся и пошёл себе к карете. А у меня ажно сердце захолонуло. Вспомнил я!

— Да что ты вспомнил-то?

— От если б вернуться лет эдак на пяток назад, я б подумал бы, что это ты, барин, стоишь передо мной да улыбаешься.

— Я? Ты спятил?

— Не, я в порядке. От — одно лицо! У меня ажно сердце…

— Погоди ты, со своим сердцем, — атаман сел, весь подобравшись. — Он был похож на меня?

— Ну, вылитый!

— А ты не мог ошибиться? Может, показалось тебе?

— Не, не могло того быть. Я ж хорошенько того барина разглядел, при солнышке. Только глаза у него другие, не как твои, батюшка. Кабы они серыми были — так одно лицо! Сперва-то, вроде, чёрными показались, а как улыбнулся — так синим и пыхнули.

Атаман молчал. Мысль, пришедшая ему в голову, была дикой. Нет, этого не могло быть!.. И причём здесь Польша? Разговаривал пан Александр со своими слугами явно по-польски…

— Эй, кто там есть, поди сюда, — позвал он. К нему сейчас же подбежал паренёк.

— Позови-ка мне тех, кто на прошлой неделе ляхов захватил. И тех, кто их к дереву привязывал! — уже вдогонку бросившемуся исполнять приказ парню крикнул атаман.

Вскоре перед ним стояли несколько человек. Оказалось, что во всём участвовали только они. Рассмотрев, кто перед ним, атаман кое-что вспомнил.

— Ну-ка, подойди сюда, — позвал он одного из мужиков и, когда тот подошёл, спросил: — Помниться, ты что-то говорил о ценностях, которые якобы имеются при себе у ляхов. Это ты откуда взял? Придумал или сам видел?

Мужик знал, что лучше говорить правду. Лгать атаману не осмеливался никто.

— Видал… Сам… Тока я ничё не брал! Богом клянусь!

— Погоди. Я не обвиняю тебя ни в чём. Расскажи, что и у кого из пленников ты видел.

Поняв, что наказывать его не собираются, мужик успокоился и начал чётко излагать всю последовательность событий. Как привязывали ляхов к дереву; как молодого барина всё никак не могли посадить прямо, он всё валился то на один, то на другой бок, потому как был без сознания; как другие ругались на своём языке; как за распахнувшимся воротом он увидел цепочку и шнурок и предложил товарищу посмотреть, что там.

— И что там было? — нетерпеливо прервал его атаман.

— На шнурке — ладанка какая-то, не разобрал я. На ощупь — зёрнышки, вроде. А на цепочке — крестик, перстень и вроде монетка такая странная, формы необычной: вроде, круглая, а с трёх сторон выступы, а с четвёртой — как будто ручка. Вот, как у зеркальца бывает. Тока махонькая.

— Подойди ближе. Смотри — такая монетка? — атаман показал разбойнику то, что висело у него на шее на цепочке вместе с крестом. Тот наклонился, разглядывая вещицу, потом поднял удивлённый взгляд:

— Ага, в точности.

Атаман молчал, опустив голову. Потом спросил:

— А перстень? Какой он?

— Ободок гладенький, а камень богатый и как будто в кружеве золотом. И прозрачный. Цвет-то я в потёмках не разглядел, но показалось, что яхонт. Цену за такой и произнести страшно.

Повисла тишина. Атаман сидел, закрыв лицо руками. Мужики переминались с ног на ногу. Михей, сидевший рядом, замахал им руками — мол, уходите, нечего здесь больше стоять. Те с радостью тут же испарились.

Наконец, атаман поднялся и, как слепой, спотыкаясь, побрёл прочь. Михей следовал за ним. Выйдя из оврага, они пошли лесом, поднимаясь всё выше, в направлении высокого холма, с которого были видны развалины графской усадьбы. Видимо, дорога была хорошо известна Михею, поскольку он ничего не спрашивал, а лишь изредка вздыхал. На холме атаман остановился.