Иван Дроздов - Дубинушка

Олигарх этих слов не понимал; он таращил ошалелые глаза и тихо-тихо, так, что его смогли расслышать только они двое, по-змеиному прошипел:

— Идиот!

И, боязливо пятясь, открыл дверь лаборатории. Но в тот момент, когда он повернулся ко мне спиной, я навёл на него свой прибор и выпустил изрядную дозу благосозидающих лучей. Благосозидающих — так называю я лучи своего прибора.

— И что же?.. Как они подействовали на олигарха?

— Я потом прочитал в газете заметку о метаморфозе, с ним происшедшей. Он потерял покой и закрылся в своём дворце. Не спал ночами и плакал. К нему явились лучшие психиатры Лондона и поочередно стали с ним беседовать. Но он продолжал плакать и гнал их прочь. Потом пригласил к себе редактора одной русской патриотической газеты и предлагал ему большие деньги на увеличение тиража газеты и для передачи лидеру коммунистов. Будто бы при этом говорил: «Я украл деньги у русских и теперь буду их возвращать». Потом несколько миллиардов перевёл в московские банки. Говорит: «Деньги оставляю за собой, но пусть они служат России». И будто бы звонил руководителю коммунистической партии, просил у него прощения. Но есть и печальная правда: в таком состоянии олигарх пробыл немного. Со временем к нему возвратилась его прежняя жажда денег. Он купил большой пакет акций сибирской нефти, закупил какие-то спортивные команды в западных странах и развил бурную деятельность по стяжанию всё новых и новых сумм русских денег. Я думаю, что на таких людей, как он, одной атаки моего прибора не хватает. Для них нужны дозы побольше.

— Так, значит, ваш прибор в основном готов, и теперь лишь нужны опыты и затем написать инструкцию по его применению?

— Да, это так. Но тут-то и начинается самое трудное. Я должен видеть людей, которым отдам его в руки. А таких людей на горизонте пока не замечено.

— Такие люди явятся. Они уже есть, но им надо организоваться. Именно сейчас и происходит этот спасительный для России процесс: патриоты ищут пути объединения. Не завтра, так послезавтра мы проснёмся и увидим силу, способную спасти Отечество. Вот тогда-то ваш прибор и пригодится.

Генерал подумал, а затем спросил:

— Ну, и как же вы теперь? Как жить будете?

— А так: беженец я. А лучше сказать: бомжом заделался. Нет у меня ни дома, ни семьи. Родственники в Сибири живут. Поехал бы к ним, так меня там искать будут. А вот если здесь у вас в станице…

— Да, конечно! — воскликнул генерал. — Я буду рад. У меня же целый дом. Казакам скажу: племянник ко мне приехал. А если москвичи искать будут — спрячу вас. Однажды ты их надул, обманем и в другой раз.

Генерал накрыл стол, согрел чай, и они рассказывали друг другу новости. Борис поведал, что за люди пришли в Генштаб на место генерала. Тот отдел, который возглавлял Конкин, теперь попал к родственнику то ли Гусинского, то ли Абрамовича, и тот, как метлой, вымел из отдела всех русских офицеров, а на их место посадил молодцов с двойным гражданством. Они, как известно, где бы ни были, служат своей второй родине, то есть Израилю или Америке. Учёные и изобретатели боятся их и стараются подальше прятать свои наработки и открытия.

Генерал отвёл для Бориса комнату с видом на овраг и железнодорожную станцию, до которой от края станицы было два километра. Простаков имел обыкновение просыпаться в три-четыре часа ночи и лежать с открытыми глазами. Мозг его работал и ночью, и он под напором постоянных дум и расчётов не мог спать более трёх часов. И эти его бдения посреди ночи, как правило, приводили к неожиданным и счастливым открытиям. Он даже подумывал, а не ограничить ли ему сон тремя часами, но, сделав необходимые записи в лежавшем под подушкой блокноте, он вдруг засыпал и окончательно просыпался в восемь часов. Здесь же, в доме генерала, его мысли имели направления, далекие от науки: думал он о новой жизни, о том, как и чем он будет зарабатывать на хлеб. Но этот кардинальный и, как ему казалось, неразрешимый вопрос разрешился самым неожиданным образом. Однажды он пошёл в магазин и встретил тут Марию. Откуда-то она несла топор, пилу и два длинных деревянных бруска. Он остановил девушку и предложил ей свою помощь. По дороге к её дому спросил:

— Зачем вам эти бруски?

— Хочу починить дверь и окно.

— Сами будете чинить?

— Да, сама.

Борис улыбнулся и покачал головой. А Мария спросила:

— Чему же вы смеётесь?

— Не женское дело — чинить дверь и окно. Тут мужские руки нужны, да ещё умелые.

— У нас мужиков мало. А те, что есть, пьют. Говорят, власть такую команду из Москвы подаёт: мужиков водкой и пивом травить. Ну, вот… и пьют они, сердешные.

Борис задумался. Теперь уж он не качал головой и не улыбался. Слишком много горькой правды слышал он в словах Марии. А когда пришли к ней домой, осмотрел места, где она хотела приладить новые бруски. Вновь заулыбался и покачал головой.

— Ну и ну! Да тут столяр нужен, а вы…

Он посмотрел на её девичьи руки.

— Я не столяр, и, конечно, не сама буду делать, но вот кого просить — не знаю.

— А ну, дайте — я попробую.

И Борис взялся за работу.

Тут надобно сказать, что Простаков относился к категории людей, о которых говорят: у него золотые руки. С виду он был человек обыкновенный, даже немного ниже среднего роста. И плечами, и грудью богатырской не отличался. Однако силой был наделён недюжинной. Мышцы его точно отлиты из металла. Глаз острый и вмиг определяет, где и что надо приладить, подогнать, прибить — и так, чтобы было прочно и красиво.

Скоро Борис увидел, что двух брусков ему не хватит и что понадобится верстак и рубанок, и лак, и олифа. Сказал об этом Марии, а она всплеснула руками:

— Нет проблем. Запишите мне на бумажке, а я всё привезу.

— Но где же вы возьмёте?

— А у нас в районе склад есть и столярная мастерская.

— Тогда подождите. Я посмотрю все окна и двери, и затем мы вместе сходим на склад.

Часа три он снимал размеры, набрасывал чертежи, составил смету. Сказал:

— Тут у вас работы много. Нужны деньги.

— А вы не бойтесь, мы за ценой не постоим. А теперь настало время обедать. Садитесь за стол, будем трапезничать.

За обедом Маша хотела бы узнать, кто он и откуда, но спрашивать стеснялась. А лишь сказала:

— Не видала вас в нашей станице, видно, в гости приехали.

— Да, я родственник генерала Конкина.

— А-а, Иван Дмитриевич. У нас в школе портрет его висит, и ещё три знаменитых земляка. Они — наша гордость, с них детвора пример берёт.

Хотела ещё о чём-то говорить, но о чём — не знала. Впрочем, спросила:

— А сколько вам лет?

— Двадцать восемь.

— О-о-о!..

Последовала пауза — неловкая, долгая.

— А что значит, это ваше о-о-о?.. Вы, наверное, подумали: старый. Да?.. Вам-то — сколько?..