Далия Трускиновская - Рижский редут

Речь свою Бессмертный держал по-немецки и без малейшего сочувствия к Эмилии.

– Итак, что вы сказали герру Блюмштейну, а затем герру Вейде, фрейлен Штейнфельд?

Представив, как тяжко придется Яшке Ларионову, когда он попадется Бессмертному в руки, если уж тот и к раненой женщине сочувствия не имеет, я содрогнулся.

– Я сказала, что Анны в доме нет… возможно, она ушла к своему любовнику…

– Точнее?

– Я сказала, что она поссорилась с любовником и хочет идти к нему обратно…

– Еще точнее!

– Я сказала, что полагаю, будто она сразу пошла к герру Морозову…

– Сделайте последнее усилие, фрейлен. Еще точнее!

– … что она в комнате герра Морозова… провела весь вечер…

– А где она была на самом деле?

– В нашей комнатке.

– В вашей?

– Да, мы с ней занимали одну комнатку. Она пришла и более оттуда не выходила до темноты…

“То есть вы – единственная, кто знал, где Анна Либман? Больше никто не догадался туда заглянуть?

– Но потом она ведь пошла навестить своего любовника! – воскликнула Эмилия с видом оскорбленной невинности.

– Где были вы, фрейлен, когда Анна Либман отправилась к Морозову? – продолжал сержант, мрачный, как глухая полночь, и невозмутимый, как гранит санкт-петербуржских набережных.

– Я? Я не знаю, не помню…

– А в то время когда она сидела в комнатке и, статочно, плакала, чем вы занимались?

– Я сказала ей, что она сама во всем виновата… и потом я занималась хозяйством!

– Кто это подтвердит? – спросил Бессмертный и обратился ко мне по-русски: – Скорее всего, эта дуреха успела сбегать в театр и побеседовать с человеком, которого знала как любовника своей племянницы, а кто он на самом деле – черт его разберет.

Эмилия глядела на нас с таким явным недоброжелательством, что казалось, будь у нее в руках карабин, тут же бы обоих и пристрелила. А меж тем Бессмертный, возможно, спас ее от гибели, отдал в руки опытным докторам, теперь Эмилия находилась в безопасном месте. Казалось бы, из одной благодарности следовало бы рассказать нам все, что ей известно о Жилинском, так нет же! Для меня в Эмилии воплотились вся скверные качества рижан: когда ты ходишь в мундире и приближен к особе военного командира Рижского порта, надо сделать все возможное, чтобы с боем прорваться в твою постель; стоит тебе попасть в беду и тебя уже смешивают с грязью, топят в грязи; а уж когда ты выкарабкался – тебе этого вовеки не простят.

– Итак, вы находились неизвестно где до позднего вечера, когда Анна Либман вздумала еще раз навестить Морозова. А где вы были, когда герр Шмидт нашел ее тело?

– Я? Я не знаю… Дома, очевидно, с фрау Штейнфельд…

– Морозов пришел поздно. Было уже настолько темно, что он не разглядел ни лица убийцы, ни тела на лестнице.

А спать порядочные бюргеры идут рано. Что вы могли делать с фрау Штейнфельд? Не забрались же вы на ее… – тут Бессмертный перешел на русский язык: – Морозов, как по-немецки будет «супружеское ложе»?

Я сказал. Эмилия, не поняв шутки, возмутилась. Тогда сержант напомнил ей, что ее рана не так уж тяжка, и пригрозил выставить из лазарета и из Цитадели. Идти ей некуда, где бы она в Риге ни искала пристанища, ее там найдет либо сам Жилинский, либо посланный им убийца. А сведения, которые она так тщательно скрывает, возможно получить и иным путем – допросив театрального сторожа Фрица, к примеру, а также его постояльцев.

Это подействовало.

– Начнем сначала, – сказал Бессмертный. – Чем объясняется ваша ложь, фрейлен Штейнфельд? Неужели Морозов так жестоко провинился перед вами, что вы непременно хотели его погубить? Или дело не в Морозове? Отвечайте же! Может быть, вас просили солгать?

– Да, – тихо отвечала она.

– Это уже лучше. Поймите, фрейлен Штейнфельд, пока ваша ложь еще не принесла особого вреда. И даже более того. Из-за того, что вы солгали полицейским и вынудили Морозова скрываться, стали явными такие преступления, о которых иначе никто не узнал бы. И если вы окажете содействие военной полиции, то это будет учтено… и вас не накажут за лжесвидетельство… более того, вы можете получить награду за разоблачение опасного преступника!

Я видел, что мысль о награде пришла в голову Бессмертному только что. А наградой в понимании Эмилии могли быть только деньги. Она собирала себе приданое и беспокоилась о каждом гроше. Да и, как принято в Риге, многие вещи измеряла деньгами. Мы же с Бессмертным вспоминали о них куда реже, а ведь с награды-то и следовало начинать! Тут, к некоторой моей радости, сержантова логика не сразу сработала.

– Это правда? – спросила Эмилия.

– Правда, – подтвердил я.

– Но никто об этом не узнает? Только господа из военной полиции?

– Только помощник начальника военной полиции первой Западной армии герр Розен…

Эту словесную конструкцию Бессмертный составил не сразу; поскольку порядок слов в немецкой речи русскому порядку предельно не соответствует, то приходится в уме всякую фразу сперва произнести по-русски задом наперед.

Эмилия вздохнула.

– Тут ведь может быть опорочена моя репутация… а я девица…

Я чуть было не высказался в том смысле, что девица должна вести себя скромно, а не строить глазки офицерам, недвусмысленно предлагая свою особу для амурных шалостей. Но промолчал.

– И еще одна репутация, – добавила Эмилия, – моей покойной племянницы Катринхен.

Всем видом она показывала, что каждое следующее слово будет произносить ценой величайших усилий, а лучше всего – чтобы за каждое слово ей немедленно выдавали по золотому талеру. Но эти потупленные глазки вызвали во мне злость. Она пыталась нажиться на воспоминаниях о бедной доверчивой девушке!

– Мы уже знаем, что у Катрины Бюлов был любовник, – сказал я. – И что он ее убил.

– Нет, это ложь! – вскричала Эмилия. – Он никого не убивал! Он не мог ее убить! Он хотел увезти ее и жениться на ней!

– Вот это новость, – ответил я. – Она об этом не знала, а он – знал? Фрейлен Эмилия, вы хоть думайте, что говорите.

– Это чистая правда! Мне ли не знать! Он видел в ней свою невесту!.. Герр Морозов, с ним случилось то же, что и с вами! Это обстоятельства, ужасные обстоятельства! И Анхен подумала, будто убийца – он!

Волнение было неподдельным.

– Точно ли мы об одном человеке говорим? – осведомился Бессмертный. – Мы с Морозовым имеем в виду поляка по фамилии Жилинский, любовника Катрины Бюлов, а вы?

– Да, увы, он стал ее любовником, но он ее не убивал!

– Это он вам сказал? – спросил сержант.

– Да! Он и не мог ее убить, он сам оплакивал ее смерть. Подумайте, господа мои, как это могло произойти? Ведь Катринхен встречалась с ним в театре, нарочно для этого она нашла ключ и рассказала Тадеушу про тайный ход…