Далия Трускиновская - Рижский редут

Мы переглянулись.

– А ее тело нашли в каком-то амбаре, в какой-то каморке, куда Тадеуш никогда не привел бы ее! Как она оказалась там? Он этого не знает точно! Он говорит, что враги его заманили туда Катринхен – якобы там он ее ждет и должен сообщить нечто важное! Понимаете, господа мои? Потом он отыскал меня – я была единственная, кому он мог довериться… Анхен тоже знала правду, но Анхен его не любила и готова была уничтожить… она ненавидела его! За то, что он не пожелал иметь с ней дела!..

Выпалив все это, Эмилия залилась румянцем. Румянец – не фальшивый обморок, он случается от истинных переживаний. Если бы речь шла об иной женщине, я бы, может статься, и поверил Эмилии. Но Анхен вовсе не была способна на ненависть! Это я знал доподлинно. Она недолюбливала избранника своей родственницы и только.

– Итак, Тадеуш Жилинский хотел жениться на Катрине Бюлов, но некие враги, чтобы досадить ему, убили девицу, – уточнил Бессмертный. – Молчите, Морозов, пусть выскажется фрейлен Штейнфельд.

– Да, да, – подтвердила она. – Потом он отыскал меня, и мы долго говорили о бедной Катринхен…

– Вы встречались с ним в театре, чтобы говорить о Катринхен? – спросил сержант.

– Да… он передал мне ключ, чтобы я могла приходить в театр… Между нами не было ничего дурного! Хотя он такой красавчик… но мне и в голову не приходило дурное!..

Я полагал, что Эмилия несет ахинею, но Бессмертный слушал очень внимательно.

– Что же было потом? – спросил он почти любезно.

– Потом он однажды пришел очень взволнованный. Анхен видела его с какими-то людьми, он был этим обеспокоен и хотел с ней объясниться. Он просил меня устроить встречу, но я даже не знала, как это сделать, ведь Анхен была такая несговорчивая… он хотел ее в чем-то убедить… А на следующий день Анхен поссорилась с герром Морозовым. Она плакала и говорила, что ей нужно срочно с ним посоветоваться, что дело очень важное, что она узнала что-то значительное, а что – умолчала. Я поняла, что она хочет говорить с ним о бедном Тадеуше…

Теперь и я это понял – слишком поздно!

– Я ей сказала, что, когда он вернется, она увидит свет в окошке и пойдет к нему. А потом…

– …а потом вы нашли в театре Жилинского и посоветовали ему встретить Анхен в комнате Морозова, открыв дверь отмычкой. Он так и сделал.

– Я ничего не говорила про отмычку!

– Ну, значит, вы посоветовали ему подобрать ключ и даже дали связку своих.

– Я не давала ему связки ключей!

– Теперь вам ясно, что произошло, Морозов? – спросил Бессмертный. – Он все-таки копался в бумагах на вашем столе, да и в вещах ваших пошарил. Вот откуда в семействе Штейнфельда узнали про драгоценности в кармане сюртука. Так, фрейлен Штейнфельд? А теперь скажите: как вышло, что он сообщил вам про эти драгоценности?

Не надо было ему ставить вопрос столь прямо. Эмилия замолчала, по ее щекам потекли слезы, и у нас ушло еще по меньшей мере полчаса на успокоительные разговоры. Прозвучало и волшебное словцо «вознаграждение».

Наконец со стенаниями и причитаниями Эмилия поведала нам, как ее ненаглядный Тадеуш зажег свечу в моей комнате и дождался Анхен, как она кинулась на него с криком, как он угрожал ей ножом, требуя, чтобы она замолчала, и как, наконец, она сама – сама! – нечаянно налетела на нож.

История была нелепа именно в той степени, чтобы ей поверила старая дева из обывательского семейства. И до меня дошло наконец, что наша Эмилия просто глупа. Она производила впечатление особы цепкой и глазастой, она совершала маневры бывалой соблазнительницы, но первое объяснялось ее хозяйственными наклонностями и нежеланием потратить лишний грош, а второе – именно глупостью, ведь умная женщина догадалась бы, что Артамона увядшими прелестями не соблазнить. Да умная женщина и не разогнала бы хороших женихов в надежде дождаться юного и прекрасного сына рижского бургомистра – как со смехом рассказывала мне бедная Анхен…

Как выяснилось, именно это подумал и Бессмертный. Сочетание скупости и простодушия, сварливости в семейной жизни и чувствительности в глубине души – вот что такое была Эмилия Штейнфельд. И ловкий поляк этим воспользовался.

Мы уж не стали разбираться, почему тело найдено не в комнате, а на лестнице. Бессмертного, да и меня тоже, более интересовало, отчего убийца выскочил на Малярную улицу, а не ушел через театр.

Все оказалось куда проще, чем мы думали. И это был смех сквозь слезы.

Сторож Фриц встретил как-то Эмилию в вверенном ему для охраны театре и основательно выругал. То ли он подумал, будто она и впрямь состоит в любовной связи с Жилинским, то ли вымогал деньги за сохранение тайны – Эмилия, видимо, и сама не знала. В тот вечер, когда она и поляк поставили ловушку для Анхен, Фриц опять видел Эмилию в своих владениях. Очевидно, не желая покровительствовать разврату, он дождался, когда она и Жилинский вышли во двор, и тут же со злорадством запер дверь.

Бессмертный улыбался – вот наконец и явились, один за другим, ответы на некоторые из его любимых задачек.

– Теперь мы видим, что вина ваша невелика, – сказал он Эмилии. – И хватит про этот вечер. Давайте лучше вспомним другой, когда пану Жилинскому удалось пройти через театр во двор и вызвать вас на свидание. Я хочу понять, почему вы оказались в столь бедственном положении.

– Я не знаю, – отвечала она. – Он действительно вызвал меня на свидание в театр, но я отчего-то боялась… Мы встретились во дворе и не успели словом перемолвиться, как на нас сверху упал человек и стал меня хватать непристойным образом! Я еле вырвалась!

– При встрече этот человек принесет вам свои нижайшие извинения! – тут же пообещал я, представив Сурка с этими извинениями на устах.

Бессмертный как-то нехорошо на меня покосился.

Эмилия описала то, о чем мы и без нее знали: она прижалась к стене и, пропустив мимо себя Сурка и Артамона, выскочила во двор. Она слышала разговор Штейнфельда со Шмидтом и пришла в ужас: если они пойдут ругаться со сторожем Фрицем или же Фриц будет изгнан из театра, потеряв столь милую его сердцу должность, то всей Риге станет известно, что девица Эмилия Штейнфельд тайно встречалась с каким-то приблудным поляком! Решив не дожидаться неприятностей, она вздумала сбежать к какой-то тетке, статочно, выдуманной.

Это изобретение Эмилии не выдерживало никакой критики. Скандал – он и есть скандал, она разве что избежала пары крепких оплеух от брата-ювелира. Скорее всего, Жилинский сманил ее бежать с ним, лелея планы избавиться от свидетельницы его безобразий самым простым способом. Кинжалом он, как мы уже знали, владел отменно.

А дальше пошла какая-то невнятица. Эмилия пыталась объяснить нам, что вышла на Малярную улицу через ювелирную мастерскую, оставив там дверь открытой. А в мастерской ночевали подмастерья, Клаус и Герхард, которых суматоха во дворе разбудила. Вряд ли они скоро угомонились и заснули, летняя ночь – короткая, и Эмилия сбежала затемно.