Анатолий Коган - Замок братьев Сенарега

В свете горящего костела нападающие быстро растеклись по двору, подступая к высокой цитадели. Продвигались по стенам, от башни к башне, от одного строения к другому. Закрывали очи павшим, уносили в сторону раненых и шли вперед. На ходу, на бегу стреляли из луков. Стреляли метко — раз за разом меж зубцами башни исчезал чей—то шлем, слышался крик. Укрывались от вражьего боя кто чем горазд: один имел щит, другой — доску, третий нес перед собой целую дверь, выломанную из кухни или каморы, четвертый выставлял, держа за ножку, дубовый стол.

Федько Безух завладел малой пушкой, оставленной в надвратной башне, и теперь нес ее, обнимая, словно мать дитя. Вот поставил ее силач на груду больших камней, оставшихся после постройки капеллы. Иван—атаман тщательно зарядил пушчонку, вопросительно взглянул на опустившегося рядом на колено Тудора. Боур, щурясь от дыма, указал добрую цель — окно большой горницы, откуда чаще высовывались дула фряжских аркебуз. Грянул выстрел, из окошка послышались проклятия и вопли. Новый выстрел — и полетели щепы от толстого деревянного щита, за которым прятались наверху ратники у смоляного котла. Еще один — и Безух, а за ним весь двор оглушительно захохотали: ядро срезало ало — белый султан из страусовых перьев, которые украшали позолоченный шлем самого мессера Пьетро. Ощипали фрязина, братцы! — закричали внизу. — Ощипать их всех!

— Стойте! — покрыл общий шум громовой голос Тудора. — Синьоры Сенарега, вы слышите меня? Сдавайтесь, синьоры! Даю честное слово — вам не причинят вреда!

Ответом были дротики и стрелы. И люди с Днестра и Днепра с новой силой бросились на штурм.

Лестницы вольных людей, достававшие до зубчатых гребней стен, даже попарно связанные, были все—таки коротки для донжона. Лестницы пришлось оставить. И нападающие в. последнем броске добрались до стены башни, прижались к ней. Стрелы и пули обороняющихся не могли их здесь достать. Но сверху, повалились камни. Ринулись вниз в облаках дыма и пара потоки кипящей смолы. Кого пришибло, кого — обварило.

— Долго возюкаемся, сотник, — сказал Тудору Бердыш. — Не пора ли кончать?

И оба устремились к темневшей перед ними отвесной стене, за которой укрывались враги.

Оба витязя встали под дощатый навес, доставленный сюда их товарищами, кое—как сколоченный, но все—таки защищавший от камней и вара. Отсюда было уже близко — по простреливаемому сверху пространству до дверей цитадели. Появился бочонок пороха со вставленным шнуром, появилась горящая головня.

— Зелено зелье[100] не оставим на похмелье, — усмехнулся Иван Баклан. — Кто охоч испить, атаманы — молодцы, и вы, братья — волошины?

Но Тудор Боур взял уже головню: это право бесспорно принадлежало ему.

Не спеша, красуясь удалью и силой, Тудор Боур небрежно покатил перед собою ногой опасный дубовый колобок. Вокруг него с глухим стуком вонзались в землю дротики и стрелы, пуля сбила с сотника шапку, другие продырявили плащ. Пан Боур не спешил. Докатив свой снаряд, он приставил его стоймя к двери — с почтением и бережно, словно поднес грозной башне полный кубок. И, запалив фитиль, с достоинством удалился.

Взрыв, однако, настиг, на отлете уже, белгородского храбреца. Тудор покатился по земле, повалились и многие его товарищи. Двор замка потряс дружный крик двух сотен глоток – честный дар Тудора Боура отворил донжон.

Тудор был уже на ногах. И, подгоняемый тревогой, первым ринулся в открытую дверь. За ним устремились боевые друзья, побратимы. Сердце сотника, спокойное в бою, внезапно забилось от острого беспокойства: Боуру показалось, что из окна знакомой девичьей светлицы выглянуло пламя.

Тудор перепрыгнул через обломки цитадельной брамы и, выставив клинок, бросился вверх по лестнице. За ним спешили Бердыш, Безух, атаман, несколько днепровских воинов и белгородцев. Ждали сабельных ударов, наставленных остриями копий, нацеленных арбалетов и аркебуз. Все было, однако, тихо. Ворвавшись в большой зал донжона, воины поняли, в чем дело. В середине обширного помещения перед ними тесно сгрудились наемники синьоров Сенарега, их работники, служанки и слуги. Оружие ратников лежало у ног: многое повидавшие на веку солдаты поняли, что драться далее не имело смысла, и молча сдавались на милость.

— Чтоб все были целы, — бросил Баклан свирепо оскалившемуся Безуху. — Оставайся при них, отвечаешь за них головой.

Тудор бежал уже дальше. В конце нового лестничного пролета на пути его встал мессер Пьетро, направивший в грудь сотника свой длинный меч. Пан Боур торопился, но убивать Марииного брата не мог. Пришлось отбить клинок долговязого фрязина, а затем, сдавив славного синьора в его панцире руками, словно блестящего жука, придержать у стены, пока Сас вырывал у того оружие. Несколько воинов в это время протиснулись мимо них, опережая.

Оставив старшего Сенарега под присмотром Банчула, Тудор с Сасом, Югой и Бакланом поспешили за ушедшими вперед.

Наконец, освещенная факелом, показалась заветная дверь. Тудор с непривычным страхом увидел, как из—за нее серыми змейками ползут зловещие струйки дыма. Перед светлицею во весь рост возвышался Конрад фон Вельхаген. Ливонец уложил уже двоих и размахивал огромным своим мечом, никого не подпуская к себе.

— Брат Конрад! — поднял руку Тудор. — Твои люди сдались! Бросай меч!

Рыцарь, не двигаясь е места, презрительно усмехнулся.

— Ты обманул меня, — ответствовал он. — И Базиль, за тобою стоящий. Вы все. Я выпустил, нарушив приказ, твоего лазутчика за ворота, и он привел своих людей; вы победили обманом, — и в том моя вина.

— Твоя вина — в служении неправде, — возразил Тудор. — Посторонись, в горнице — пожар. Сгорите оба, она и ты.

— Чтобы моя госпожа попала в ваши руки?

— Нам некогда спорить, монах, — жестко выдавил из себя Тудор. — Клянусь, ты останешься жив. Клянусь, твои хозяева сохранят жизнь и честь, ее же защищу своею жизнью. Пусти меня к ней.

— Приказываю вам, рыцарь, — возгласил приведенный воинами мессер Пьетро, — бросьте меч!

— Не верю более ничьим клятвам, — ответил Конрад, — не повинуюсь ничьим приказам. И вам ее не отдам никому живой, как не сдамся и сам!

Белокурый Конрад, словно на страже райских врат, взмахнул снова сталью, очерчивая непроходимый, губительный круг.

— Посторонись—ка, брат, — услышал над ухом Тудор чей—то хриплый голос. И зазвенела стальная тетива. И сотник, не успев помешать свершившемуся, увидел, как белый плащ ливонца окрашивается кровью. Могучий рыцарь, пронзенный дротиком из арбалета, раскинув руки, ничком упал на каменные плиты перед светелкой.

Дверь не была заперта. Распахнув ее, Тудор вошел в полную дыма горницу. Горел стол, на котором опрокинулся большой канделябр, горели ковер, занавеска, большой сундук под окном, затлевали доски пола. Мария, прислоненная к стене у двери, сидела без чувств на стуле, на котором ее, видимо, устроил преданный, но неразумный страж, и языки пламени подбирались уже к расшитым шелком татарским сапожкам.