Юрий Шестера - Бизерта

Присутствующие оживились.

— Разумеется, Степан Петрович! — тут же отреагировал на его предложение старший лейтенант Манштейн, командир «Жаркого». — Надеюсь, что и другие командиры будут того же мнения? — вопросительно посмотрел он на офицеров, которые утвердительно закивали головами.

— Садитесь, Александр Сергеевич! — разрешил Степан Петрович. — И прошу господ офицеров не вставать — мы же с вами не на служебном совещании, — пояснил он.

И подробно, ничего не скрывая, рассказал им о результатах его встречи со старшим братом.

Наступила тягостная тишина.

— Выходит, Степан Петрович, что наши восторги по скорому краху большевистского режима несколько преувеличены? — наконец прервал ее командир «Пылкого».

— К сожалению, Алексей Иванович, а правильнее будет, к великому сожалению, выходит, что так, — вздохнул тот. — А нам с вами остается лишь следить за дальнейшим развитием событий, и все-таки, несмотря ни на что, надеяться на успех восстания Кронштадта. По-моему, я прав, — заключил командир дивизиона, окинув взглядом напряженные лица офицеров.

Те согласно закивали головами.

— И все-таки, даже в случае подавления восстания матросов Кронштадта, большевики будут вынуждены изменить свою экономическую политику так называемого военного коммунизма, ставшую, в первую очередь, причиной этого восстания, — убежденно заключил капитан 2-го ранга Остолопов, командир «Капитана Сакена».

— Укрепив тем самым свою власть и, соответственно, продолжая править Россией еще долгие годы, — сделал неожиданный вывод старший лейтенант Манштейн.

Все тут же посмотрели на него, подспудно, в глубине души, признавая его правоту. А горестный вздох капитана 2-го ранга Остолопова подтвердил их худшие опасения.

Андрей Петрович встал с фужером в руке и проникновенно произнес:

— Я от себя лично, а также от имени наших со Степаном родителей и членов моей семьи по их, разумеется, просьбе чрезвычайно рад приветствовать в моем скромном жилище дружную семью моего брата, собравшуюся, наконец-то, в полном составе. Доброго вам здоровья и благополучного будущего, дорогие мои!

— Спасибо тебе, Андрюша, на добром слове, — растроганно произнес Степан Петрович, — от нашей семьи!

— Я, Андрей Петрович, знаю вас уже много лет, — мило улыбнулась Ольга Павловна, пригубив мадеру из фужера, — однако никак не могла предположить, что вы когда-нибудь сможете стать снобом.

Все удивленно посмотрели на нее.

— И откуда столь категоричные выводы, Ольга Павловна? — улыбнулся тот, пожалуй, впервые назвав ее полным именем.

— Ну как же, Андрей Петрович? — улыбнулась та. — Рассудите сами. Такие апартаменты, о которых можно только мечтать, разумеется, в нашем теперешнем со Степаном Петровичем положении, — уточнила Ольга Павловна, — вы эдак походя называете скромным жилищем. Каково?!

— Ты, мама, по-моему, не совсем справедлива по отношению к дяде Андрею. — Все удивленно посмотрели теперь уже на Ксению. — Ведь папа не зря же учил нас с Павликом, что зависть, как, кстати, и гнев — не лучшие советчики.

Тот утвердительно кивнул головой.

— Авторитет папы и для меня — закон, не подлежащий обсуждению, — рассмеялась Ольга Павловна, обняв дочь. — Но, признаться, уж очень понравились мне апартаменты твоего любимого дяди. Прямо-таки несбыточная мечта, — вздохнула она, взгрустнув.

Братья быстро переглянулись.

— Не переживай, Оля, — еще, как говорится, не вечер… — многозначительно произнес Степан Петрович.

Та метнула на него подозрительный взгляд, но к тому же, как это бывает у женщин, и полный надежды.

«Пора менять тему разговора, — решил Андрей Петрович, видя смятение невестки. — Ну и братишка, ну и змей! — искренне восхитился он. — Сумел-таки приготовить своей любимой женщине действительно царский для нее подарок!»

— Я уже извинялся перед Ксюшей за то, что не смог преподнести ей подарок. — У Ксении загорелись глаза. — У меня же, к сожалению, как вы знаете, нет дочери, и поэтому я испытывал в его выборе определенные трудности. Мое намерение подарить ей золотые сережки отвергла ее бабушка, считая, что для одиннадцатилетней девочки это еще явно рановато, а вот против хороших французских духов воспротивился уже дедушка.

Ксения от сожаления прикусила губу.

Андрей Петрович обвел притихших членов семьи брата изучающим взглядом как боксер, готовящийся нанести решающий удар. Затем достал из внутреннего кармана мундира конверт и протянул его племяннице.

— Здесь пятьдесят франков, Ксюша.

— И все мне?! — несколько неуверенно спросила та, еле сдерживая радость от столь щедрого подарка дяди.

— Конечно, тебе, Ксюша! — невольно улыбнулся Андрей Петрович, довольный произведенным эффектом. — А мама поможет тебе купить на них то, что тебе действительно необходимо. Надеюсь, что она не откажется от этого посредничества.

Не менее дочери радуясь его столь щедрому подарку, Ольга Павловна согласно кивнула головой.

— Спасибо, дядя Андрей! — воскликнула Ксения и, вскочив со своего места, поцеловала его в щеку, в то время как Степан Петрович крепко пожал руку брату.

— Ведь мы с девочками, — пояснила Ксения, — ходили в город и продавали там, в кварталах «маленькой Сицилии», кусочки хлеба, оставшегося в наших семьях, итальянским женщинам и получали за это сантимы, которые отдавали нашим мамам. — Ольга Павловна утвердительно кивнула головой. — Добрые итальянские «мама́» относились к нам очень дружелюбно, но я тогда уже поняла, что никогда не стану хорошей коммерсанткой. Продавать беднякам, даже менее бедным, чем мы, и смотреть, как они отсчитывают монетки, и протягивать руку, чтобы их взять, — все это было очень тяжело, — дрожащим голосом поведала Ксения. — А тут целых пятьдесят франков! И все — мне… — никак не могла успокоиться она.

Андрей Петрович, еле сдерживая слезы, быстро вышел на террасу. «Господи, что же испытывают дети наших беженцев?! — чуть ли не простонал он. — Да и не только дети, — признался он сам себе. — На что же обрекли себя русские люди, отказавшись жить под властью большевиков! Причем отказались добровольно. И этой нищете, похоже, не видно конца… — Он вздохнул, а затем слабо улыбнулся: — Утешает лишь то, что Степа со своей семьей будет иметь надежное пристанище, благодаря отцу и нашим предкам». И, справившись с минутной слабостью, вернулся в комнату.

— С Павликом все гораздо проще, — произнес он уже спокойным голосом, и все облегченно вздохнули. — Являясь воспитанником Морского корпуса, он должен неустанно грызть гранит науки. — Лицо кадета порозовело. — А посему прими от меня, Паша, подарок, имеющий глубокий символический смысл, — и, достав из ящика письменного стола футляр, протянул его племяннику.