Владимир Топилин - Дочь седых белогорий

Да, Загбой расскажет всё, что знает. Да, он научит его всему, чему учили его дед, отец, братья. У Загбоя не будет от зятя никаких тайн. Он научит его, как надо читать следы зверей, слушать природу, предсказывать погоду, выживать в тяжёлый час, преодолевать голод, терпеть холод и лишения, быть честным и справедливым, делиться последним куском мяса с голодными. Загбой передаст Дмитрию все тонкости охоты. И он станет одним из лучших, кого будут благодарить и вспоминать люди добрым словом.

Но хочет ли этого сам Дмитрий? На лице купца наигранная маска лицемерия. Загбой не знает, что, внимательно слушая его, зять просто играет, ожидая нужной минуты. И этот момент наступил. Может быть, немного раньше, чем этого хотелось бы Дмитрию. Ему стоило малого, выждать ещё какое-то время, может быть, налить тестю добрый стакан вина и выведать всё, что он хотел знать. Некоторая недооценка характера охотника, поспешность и жадность сгубили купца и в этот раз.

Недослушав Загбоя, он, стараясь казаться равнодушным, как бы между прочим спросил:

– А где ты видел следы братьев Вороховых?

Загбой осекся на полуслове, открыл рот и какое-то время переосмысливал вопрос. Пытаясь понять смысл вопроса, какое-то время смотрел Дмитрию в глаза. Потом тихо ответил:

– Отнако там, – махнул рукой вверх по реке. – Три перевала. На олене день хоти…

И… Похолодел! Сказал лишнее. Вспомнил, что про братьев он Дмитрию не говорил! А Дмитрий, не упуская момента, понимая, что поймал Загбоя, не давая опомниться, тут же подхватил:

– А что Лиза-то, с ними была?

Молчит Загбой. Понял, что проговорился. Но самое страшное то, что поверил Дмитрию, открылся, был откровенным. Думал, что зять хочет быть справедливым, а он… Он просто хочет знать тайну. Чужую тайну! Которую, он не может сказать никому!

Спохватился Дмитрий, осмыслил, что спросил не то и не вовремя. Засуетился, перевёл разговор на другую тему, повысил голос, кричит Ченке:

– Эй, жена! Ставь чайник! Мы сейчас с отцом кушать будем, – похлопал Загбоя по плечу. – По кружке спирта выпьем!

Но охотник расстрен. Медленно встал, холодно, едва слышно выдавил:

– У меня, там, отнако, костёр гори. Чай кипи…

И пошёл под гору, едва переставляя ноги. Дмитрий прыгает вокруг, пытается его остановить:

– Да что ты! Брось свой чайник! У нас лучше, ты же дома, вот твой чум. Сейчас будем кушать. Спирт пить. Много спирта!..

Но Загбой непреклонен. Шагает, не слушает, как будто вокруг никого нет. Отступился Дмитрий, остановился, зло сплюнул и вернулся к костру:

– Не хочешь – как хочешь. Чёрт с тобой. Ишь, опять обиделся… Иди-иди, потом придёшь… – и накинулся на Ченку: – Что стоишь, как размазня? Жрать давай!..

Спускается Загбой к костру, а сам тропы не видит, реки не слышит, дыма от костра не чувствует. Идёт так, как по наитию, спонтанно, природным рефлексом. В голове хаос мыслей, память плещется кипящим котлом, перебирая вчерашний вечер.

Да, точно помнит, когда и где он сказал эти слова: «Три перевала. На олене день ехать». Когда сидел вечером у костра со старателями. Дмитрий не слышал. Тогда кто мог ему об этом сказать? И ведь сказал-то точное местонахождение братьев Вороховых. Кто пойдёт по подсказке, сразу найдёт. Вот дела! И как так получилось? Когда говорил, точно помнит, что после этого никто к баракам не ходил. Все сразу спать легли. Может, кто ночью тайно сбегал к Дмитрию. Но зачем? Можно спокойно и утром сходить.

Подошёл Загбой к своему костру, присел рядом. Лицо чёрное, глаза тусклые, на себя не похож. Закурил трубку, затянулся дымом, смотрит куда-то за костёр. Чайник кипит, а он не видит.

Первым Петро потянулся, широко зевнул, приподнял голову:

– Эй! Загбой Иванович! Чайник-то весь выкипел.

Охотник косо посмотрел на него, ничего не сказал и опять уставился в одну точку. Петро удивленно пожал плечами, встал, снял с тагана чайник. Следом зашевелился Семён, за ним Илья.

– Что тут кричите? – глухо спросил Семён. – Можно спать, а вы тявкаетесь.

– Да я-то ничё, вон Загбой как будто онемел. Молчит. Ни слова не говорит. А лицо вроде как сковородка, черная. С чего бы это так? Может, встал да не проснулся?

Подивились мужики, но никаких слов от Загбоя не добились. Молчит охотник, думает о чем-то своем. Отступились от него. Кто в реке лицо моет, кто подкуривает, кто на стол накрывает, чай в кружки наливает. Уселись наконец-то около костра. Илья Загбою кружку тянет и сладкий сухарь:

– Бери, Загбой! Давай завтракать!

Тот спокойно взял угощение, с шумом хлебнул горячий напиток, покачал головой и глухо заговорил:

– Кто-то ночью ходи в чум, говори Тиме, что я братьев в тайгу води.

Переглянулись мужики между собой, вскинули густые брови на лоб, округлили глаза, вытянули бороды:

– Ты че, Загбой, мухоморов наелся?

– Нет, отнако. Тима мне сам говори. Я вчера говори, что видел след Игорки. На олене день ехать. Три перевала. А Тима знает сегодня, что я такое говори.

Старатели онемели, переосмысливая сказанное. Прошло около минуты напряжённой тишины. Наконец Семён не выдержал, зашипел змеем:

– Но как? Ты же сам видел, что мы всегда были здесь, вместе. Это ты так зря думаешь. Я, – он обвёл глазами своих друзей, – за всех ручаюсь, как за самого себя.

– А может… – несмело начал Петро. – Может, кто подслушивал? И у кустов уши есть.

Загбой приподнял удивлённые брови, вскочил на ноги, затопотил на месте, звонко хлопнул себя ладошкой по лбу:

– Эко я глупый! Как ронжа. Голова, как худой котелок. Вода наливаешь, а чай нету!

Он хитро усмехнулся в реденькую бородёнку и, изображая росомаху, пошёл к неподалеку стоящему кедру. Остановившись около ствола, понуро покачал головой, призывая к себе мужиков махнул рукой:

– Ходи ко мне, только тихо, как лиса. След не топчи. Вот, – показал на примятую траву за деревом. – Отнако тут кто-то слушай, как мы кавари.

Действительно, там, за стволом дерева, в небольшой ямочке кто-то лежал. Возможно, даже не первый раз. А кто, как не человек? Олень около дымокуров толкается. Лошадь на сочной траве пасётся. Для собаки придавлено слишком много места. Старатели стоят, видят всё, а понять ничего не могут. Только и дело, что ругаются, матерят невидимого «ворона», а что толку? За ногу-то не поймали. Попробуй найди из двадцати человек стукача. Но Загбой приподнял руку – стойте на месте, не топчитесь – и аккуратно ходит вокруг, внимательно смотрит на землю, не пропуская видимую только ему мелочь, пытается прочитать, что здесь было ночью.

Вот он отошёл на несколько метров назад, посмотрел себе под ноги, потрогал рукой примятую траву.

– Человек хоти отсюта, – показал на густую подсаду пихтача. – На ногах сапоги.

– Ишь, сука. Курослепом крался, чтобы не видели, – зло сплюнул Семён.