Юрий Иванов-Милюхин - Драгоценности Парижа [СИ]

Отпевание убиенных длилось долго, Даргану надоело сидеть на толстом суку, он подумывал о том, чтобы спрыгнуть на землю и пуститься в обратную дорогу, и пусть бы бандиты продолжали свой ритуал хоть до заврашнего утра, но тягучее песнопение неожиданно оборвалось. Чечены похватили трупы своих соплеменников за плечи и за ноги, понесли их к реке. Возле берега на воде покачивались несколько похожих на деревянные короба лодок. Погрузив тела, они сорвали со спин ружья, быстро зарядив, сделали несколько выстрелов, повернув искаженные яростью лица по направлению к казачьей станице, выкрикнули злые проклятия. Затем умостились в лодках сами и отчалили на свою сторону. Дарган облегченно вздохнул, еще через моменты они с Назаркой опять заняли места в казачьем строе. Отряд продолжил движение.

Снова путь преградил казак из секрета, перемолвившись с Чеботарем, подскочил к Даргану, со значением молча похлопал по колену и исчез, словно не появлялся. Стена камыша скоро раздвинулась, на небольшом лугу паслись лошади, коровы и овцы. Показались белые хаты на столбах с крытыми чаканом крышами, с резными наличниками и маленькими окнами, с пирамидальными тополями — раинами — по всему периметру населенного пункта. Девушка повернулась к спутнику, собираясь задать вопрос, и осеклась, тут–же осознав его настроение. Дарган раздернул воротник на рубашке, привстал в стременах, казалось, он готовился уподобиться срывающимся из–под копыт птицам. Лицо побледнело, по щекам побежали красноватые полосы, таким взволнованным она не видела его ни разу.

— Вот мы и дома, Софьюшка, — сдавленным голосом прохрипел он.

— Это Стодеревски? — оживилась она.

— Родная станица… кажись, добрались.

Дарган смахнул пот со лба рукавом черкески, поморгал воспаленными веками, затем оглянулся на табун, будто проверяя, все ли лошади на месте. Казаки понимающе заулыбались, они не раз покидали родные места, чтобы через время возвратиться под отчий кров и чувства, овладевшие их товарищем, были им ведомы.

— Даргашка, послать кого за твоими? — донеслось от передних рядов.

— Не надо, встреча будет веселей, — откликнулся тот.

Через малое время кто–то доложил:

— Кажись, без нас обошлось, все дарганы в передних рядах…

От станицы отделилась большая группа всадников, наметом помчалась навстречу казакам. Впереди в нательной рубахе рвал уздечку на строевом скакуне вихрастый парень в черных шароварах, не отставала от него лет пятнадцати девушка с разметанными волосами, в красной нижней сорочке, в каких им полагалось ходить только по дому. За ними спешили станичники, каждый в том, в чем захватило его известие о возвращении с войны героя. Наверное, казачок из секрета не утерпел и слетал домой, чтобы оказаться первым вестником, ведь до Даргана с боевых позиций возвращались или по ранению, или по старости. Мертвых хоронили там, где их застала смерть. Отряд остановился, всадники почесывали затылки, переглядывались друг с другом, Дарган тронул кабардинца, выезжая на перед растянувшегося по дороге каравана. Покосившись на грудь с начищенными орденами и медалями, подкрутил светлые усы, сбил папаху на затылок. Смущенно теребившая воротник платья, девушка невольно залюбовалась бравым молодцем, как влитой сидящем на выгнувшем шею скакуне.

— Брату–ука–а, родненьки–ий, — разнеслось по лугу звонкое. — Живо–ой!

Девушка в красной сорочке поняла, что обойти вихрастого парня ей не удастся, вымахавший братец несся к Даргану пущенной из лука татарской стрелой, тогда она отправила вперед свой голос. Поняв ее уловку, казаки захмыкали носами, отвернули лица, чтобы не видеть просвечивающего сквозь тонкую материю крепкого молодого тела. А свесившийся с лошади парень уже мял и тискал старшего брата, не уставая поскуливать верной собачонкой:

— Братука, мы тебя заждалися… уж матушка все глаза проглядела.

С другой стороны повисла на шее младшая сестра, накрыв казака вместе с папахой копной волос:

— Слава тебе, Господи, старшенький наш вернулся…

Наконец Дарган освободился от тисков, отстранил от себя брата и сестру и принялся жадно их осматривать, лошади стояли бок о бок не шелохнувшись, будто понимали всю ответственность момента. И чем больше он наслаждался видом кровных родственников, тем теплее становилось у него на душе, словно наросшая там ледяная глыба начала подтаивать.

— Ну все, все, задушите, черти, за два года вон как вымахали, — поправляя снаряжение, сказал он с дрожью в голосе. — Как там матушка?

— За порог вышла, тебя дожидается…

…В просторной хате из трех комнат зависла тишина, в открытое окно вливался лунный свет, пахло чихирем, виноградом и каймаком. Дарган свесился с кровати, нашарил на табурете кулечек с ландрином, одну конфетку сунул женушке, вторую заложил за щеку себе. Желтый свет отражался в развешанном по стенам оружии, подрагивал на коврах, на столе со стульями, он просачивался в другую комнату, в которой старались не шуметь не спавшие бабка и мать. Третью занимала младшая сестра, а брата переместили во флигель. Встречу героя, заодно и свадьбу, три дня праздновали всей станицей, кому места не хватило за столом во дворе, тот приходил, выпивал сколько душа требовала и уходил по своим делам. Или оставался. Пляски были такими огневыми, что земля на подворье стала как каменная, песни пели от души, особенно про разбойника Стеньку Разина и казака Мингаля. Но сильнее всех станичников поразила невеста Даргана, когда она пошла танцевать, у многих открылись рты и больше не захлопывались. Не потому, что на ней были богатые наряды и сверкали оправленные в золото драгоценные каменья — этим казаков удивить было трудно, да в них особо не разбирались. Они обратили внимание на то, как ловко пришлая подстроилась под казачьи мелодии и с каким изяществом под них выплясывала. С этого момента станичные девки не отгораживали ее от Даргана цветастыми платками и по случаю надетыми праздничными бешметами, не извивались гибкими телами, завораживая завидного жениха искрами в темных зрачках. Поначалу же они старались вовсю, потому что у терских казаков признавались не помолвки на стороне, хоть с благословения императоров с королями да с попами–епископами, а лихие казачьи свадьбы, после которых разрушить семью имели право только смерть и сам Господь. Невеста преподала скурехам урок, какового до сей поры они не ведали, а когда одним махом выпила чапуру с чихирем и спела казачью песню, старики как один крикнули «любо». Недоверие и скованность у гостей прошли, свадьба покатилась колесом от цыганской брички.

Дарган повернулся к девушке, почмокав языком с конфеткой на нем, откинул край одеяла. Она лежала на спине обнаженная по грудь, по лицу гулял лунный свет, делая профиль будто выбитым на золотой монете.