Эжен Лабом - От триумфа до разгрома. Русская кампания 1812-го года

Победа под Малоярославцем открыла две печальные истины: во-первых, что русские еще весьма сильны, получают многочисленные подкрепления, и сражаются так упорно, что у нас уже не осталось надежды на какие-либо победы. «Еще пара таких сражений, – говорили солдаты, – и Наполеон останется без армии». Вторая истина состояла в том, что отступление будет нелегким, поскольку противник опередил нас и перекрыл нам пути на Медынь, Юхнов и Ельню. Он вынуждал нас отступать по Смоленской дороге, или другими словами, по пустыне, которую мы сами же и создали. Кроме того, мы узнали, что впереди нас ожидают войска, присланные из Молдавии, а корпус Витгенштейна движется на воссоединение с ним.

После этого кровавого сражения все, кто формировал свое мнение, опираясь только на слухи, предполагали, что мы пойдем на Калугу и Тулу. Но когда они увидели, что сильный авангард противника вместо того, чтобы следовать в этом направлении, обошел нас справа и пошел на Медынь, те из них, кто разбирался в тактике и маневрах, поняли, что русские разгадали замыслы Наполеона, и нам срочно нужно прибыть в Вязьму, намного раньше русских. Разговоры о Калуге и Украине прекратились, нам нужно было безопасно отступить по Боровской дороге. После принятия решения об отступлении 4-й корпус двинулся первым, оставив в Малоярославце весь 1-й корпус и кавалерию генерала Шастеля. Эти войска должны были сформировать арьергард и двигаться за нами на расстоянии одного дня пути.

26-е октября. По дороге мы видели, к чему привела нас печальная и памятная победа в Малоярославце. Кругом попадались брошенные фургоны, поскольку не было лошадей, чтобы везти их, а также остатки других военных повозок, сожженных по той же причине. Такие потери уже в самом начале нашего отступления, предвещали нам очень печальное будущее. Те, кто вез с собой добычу из Москвы, дрожал за свои богатства. Главным образом мы беспокоились, видя плачевное состояние остатков нашей кавалерии, и меланхолично прислушивались к частым взрывам наших зарядных ящиков, звучавших издалека, подобно грому.

Вечером мы прибыли в Уваровское. Мы удивились, увидев, что село пылает, но потом узнали, что поступил приказ уничтожать все, что попадется нам по пути. Недалеко от этой деревни, в лесу была усадьба, своим величием и великолепием напоминавшая красивейшие дворцы Италии. Богатство его отделки и меблировка соответствовали красоте его архитектуры. Мы видели там много изысканных картин, очень дорогие канделябры, а также множество хрустальных люстр, благодаря которым дом во время полного освещения выглядел просто волшебно. Но их тоже не пощадили. На следующий день мы узнали, что наши артиллеристы, посчитав, что при простом поджоге дом горит слишком медленно, решили ускорить процесс и подложили несколько бочек пороха в подвальный этаж.

Деревни, еще несколько дней назад, обеспечивавшие нам приют и убежище, ныне сравнялись с землей. Из-под теплого пепла, гонимого на нас ветром виднелись сотни тел солдат и крестьян. Кругом валялись трупы жестоко зарезанных младенцев и множества девушек, зверски убитых на тех же местах, где их изнасиловали.

Мы обошли справа горящий Боровск и направились к Протве, чтобы найти брод для нашей артиллерии. Мы нашли такой в полулье, и была предпринята попытка переправить все наши корпуса, но многие повозки завязли в реке и заблокировали брод, так что пришлось искать другой. Сделав рекогносцировку, я обнаружил, что Боровский мост еще существует и это очень облегчит переправу всего нашего обоза. Тотчас принц приказал 3-й дивизии вернуться, а потом мы воспользовались мостом, найдя, таким образом, себе лучшую и более короткую дорогу. Единственное, чего мы опасались – провоза груженых боеприпасами фургонов через пылающий город.

Наш 4-й корпус преодолел это обширное пожарище без единой аварии. С большими трудностями вечером мы, наконец, достигли небольшой деревни Алферево [126] Алферево – Алферьево, Московская обл., Россия. – Прим. перев. (27-го октября), такой убогой, что дивизионные генералы с трудом нашли сарай, чтобы переночевать в нем. А дом, в котором разместился принц, был настолько ужасен, что мы даже пожалели тех, кто раньше в нем жил. Ко всем несчастьям, недостаток пищи только усугублял наши страдания. Провизия, взятая в Москве, подходила к концу и каждый старался уединиться, чтобы втайне от товарищей съесть кусок добытого им хлеба. У лошадей дела были еще хуже. Лишь небольшое количество сорванной с крыши соломы являлось их единственной пищей. Многие из них пали от голода и усталости, так что артиллерии пришлось отказаться от всего, что не являлось самым необходимым и с каждым днем все чаще и чаще мы слышали ужасный грохот от взрывов зарядных ящиков. (28-е октября).

На следующий день чуть ниже Вереи мы пересекли Протву. В момент нашего прихода город горел, и пожар заканчивался только в тех местах, где уже не было ничего кроме пепла. Судьба Вереи тем более трагична, что она лежит в стороне от главной дороги и ее жители надеялись, что у них все будет хорошо. И в самом деле, если не считать стычки между русскими и поляками, она до сих пор практически не испытала ужасов войны. Ее поля не были разорены, ее ухоженные сады и огороды ломились от всевозможных овощей и фруктов, которые наши изголодавшиеся солдаты поглотили моментально. Ночь мы провели в какой-то деревушке с неизвестным названием. Думаю, что это было Митяево, поскольку до Городка-Борисова [127] Городок-Борисов – теперь Борисово, Московская обл. – Прим. перев. был всего лишь лье пути. Эта деревня выглядела еще хуже, чем та, где мы ночевали прошлую ночь. Большая часть офицеров была вынуждена ночевать под открытым небом, что было особенно неприятно, поскольку ночи стали чрезвычайно холодными, а дров не хватало. Солдаты разбирали даже те небольшие сарайчики, которые для себя строили генералы, и разводили небольшие костры для обогрева, таким образом, многие, кто засыпал в довольно уютных домиках, проснувшись посреди ночи, обнаруживали над собой звездное небо.

Наполеон, который шел впереди и опережал нас на один день, уже прошел Можайск, сжигая и уничтожая все на своем пути. Солдаты, выполнявшие этот приказ, так увлеклись, что сжигали даже те дома, в которых мы должны были ночевать. Это принесло нам много больших и ненужных страданий, но наш корпус, в свою очередь, тоже сжег несколько домов, предназначенных для других, и лишил армию князя Экмюльского, шедшего в арьергарде, места для ночевки и убежища от непогоды. А ведь этому корпусу приходилось еще бороться с ожесточенным врагом, который, узнав о нашем отступлении, появлялся со всех сторон, желая удовлетворить свою месть. Пушечные выстрелы, которые мы слышали каждый день все ближе и ближе, ясно свидетельствовали о том, как трудно было нашему арьергарду.