Екатерина Мансурова - Возвращение чувств. Машина.

Тот, не издав ни звука, обмяк и повалился на пол. Пришлось поддержать его, чтоб не ушибся. Пулен держался молодцом – продолжал свою выволочку и лежачему.

– Замолчи, и помоги мне донести его до моей камеры, – прокряхтела она (солдат попался не маленький – видать, бургундцев этих неплохо кормили там, на родине…).

Пулен взял бесчувственное тело за плечи, она – за ноги, и через пару минут они были в знакомой обстановке – в её каморке.

Удивляло, что бравый комендант никак не реагировал на её наготу – впрочем, это лишний раз убеждало её в «хорошем качестве» гипноза. Подавая ему короткие команды, она принялась с его помощью быстро и аккуратно, раздевать и часового. Это оказалось нетрудно: пуговиц не было, их заменяли крючочки и петельки… Нормально.

Уже раздетого, она связала часового по рукам и ногам полосами, оторванными от своей шикарной когда-то юбки. Но всё же – не слишком туго. Кусок почище затолкала в рот, закрепила ещё одной полосой. После чего они с Пуленом взгромоздили беднягу на лежак.

Одеться оказалось легче, чем она предполагала. Одежда была простой, без вывертов и сложных деталей. Словом, настоящая армейская.

Камзол, конечно, оказался велик. Сапоги, естественно, тоже. Зато с лосинами проблем не возникло – они налезли, как родные.

Единственное, что смущало – только слепой, или идиот посчитал бы её ноги – мужскими. К счастью, высокие сапоги и длинный камзол хоть как-то скрывали эти пикантные улики.

Нацепив пояс с портупеей, она обнаружила, что длинный меч создаёт проблем больше, чем всё остальное, вместе взятое. Ничего, привыкнуть можно. Хотя пару синяков она себе сразу посадила. Ноги пришлось всё же, опять сняв сапоги, обернуть подобием портянок всё из того же бархата. Теперь она вполне могла ходить.

Волосы ей пришлось снова туго стянуть, иначе они не влезали под каску. И всё равно из-за них последняя держалась плохо, даже притянутая ремнём.

Но больше всего её расстраивало и удивляло отсутствие на ней нижнего белья – даже на рядовом солдате оказалась простая (льняная) рубаха под камзолом. Её она, несмотря на не слишком свежий вид, нацепила в первую очередь. А что же произошло с её собственным нижним бельём?.. Явно ничего хорошего.

Ладно, пусть нет ни лифчика, ни даже примитивных панталон – значит, ещё не изобрели. Но как же местные женщины обходятся в… интересные периоды?

Остатками своего разодранного платья она накрыла горе-часового, тапочки поставила у лежака. Потуже затянула пояс с портупеей. Порядок. Нет ещё!

Завершающий штрих: копотью со стены над факелом она нарисовала себе усы и бородку. Без зеркала было трудно, но она справилась.

Очнулся караульный – замычал сквозь тряпку, закряхтел и заворочался. Неторопливо подойдя, она нагнулась, и грозно посмотрела в его выпучившиеся глаза.

Придав голосу побольше злобной силы, тихо сказала:

– Ты молод, и, наверное, очень хочешь жить? – он торопливо закивал, усиленно сопя, – Тогда лежи смирно, и не шуми. Часа через три тебя освободят. Однако, если ты ослушаешься, мне придётся тебя зарезать. – тяжёлый неподвижный взгляд её огромных глаз не давал усомнится в серьёзности её намерений, – Ты всё понял?

Он очень быстро закивал головой, даже быстрее, чем в первый раз.

Они с Пуленом вышли, и заперли камеру снаружи.

Идя позади него по коридору, она подивилась самой себе – из неё вышла бы хорошая гремучая змея. Она так вжилась в образ… А где же все эти «налёты» цивилизации? Осыпались, подобно шелухе, лишь речь зашла о спасении жизни?..

Ладно, философские выверты и изыски – позже.

Они прошли весь «свой» коридор. Пулен отпер решётку между этажами ключами горе-караульного. Они поднялись по крутым и неровным ступеням.

На первом этаже она остановила его и проинструктировала насчёт караульного снаружи. Затем он шумно двинулся дальше по лестнице, она же, стараясь не греметь сапогами и мечом – следом, прислушиваясь ко всему.

Вот, два пролёта крутой каменной лестницы, идущей, очевидно, внутри круглой башни, пройдены. Чуть отступив за изгиб стены, она слушала, как он громко постучал, затем, вроде, судя по скрипу, открылось маленькое окошко в толстой двери – часовой убедился, что это начальник, и что всё в порядке. Окошко захлопнулось, дверь со скрежетом открылась.

Послышался грозный голос Пулена – он велел «немедленно бежать на кухню и без ложки с жиром не возвращаться!» Конечно, в её-то время посмел бы кто из часовых оставить свой пост, даже по приказу непосредственного начальника! Последствия (для такого идиота) были бы катастрофическими!

А здесь – ничего, прошло. Часовой, стуча каблуками по плитам двора, и придерживая отлетающий от ног меч, ещё как шустро побежал!

Она бесшумно выскользнула сквозь полуприкрытую дверь.

Звёзды. Небо. Ночь. Господи, как закружилась голова!

Воздух, оказывается, такой сладкий, и так пьянит!.. А сколько в нем кислорода!

Несмотря на риск, ей всё же пришлось на пару секунд задержаться, оперевшись спиной о стену башни, из которой она только что вышла.

Ладно, насладиться свежим воздухом она ещё успеет. А сейчас…

Бесшумно, лёгкой тенью проскользнув по двору, она скрылась за дверью, ведущей к лестнице, по которой попадали на наружные стены – часовые, как она знала, наверху. И её не услышат.

План замка чётко отпечатался в её голове. Время потрачено не зря.

Вот и вернулся часовой с ложкой жира. Было отлично слышно, как Пулен ругается, а часовой суетливо мажет дверные петли жиром, проверяя, скрипят ли они «теперь».

Наконец, устранив скрип, дверь заперли.

Самый ответственный момент – Комендант направился в кордегардию. Вот отворилась дверь клетушки под массивными воротами, вот он вошёл. Слышен его немного заторможенный, но громкий и вполне деловой голос, затем ответ подчинённого – вероятно, сержанта. Вот слышен ещё топот сапог – двое побежали в конюшни. Послышалась уже их ругань – вероятно на дежурного конюха.

Воинская дисциплина всё же – великая вещь. Минут через пять-шесть пару запряжённых коней выводили из конюшен. Никому и в голову не пришло (вопреки её опасениям) спросить у начальства, куда это оно собралось в три часа ночи.

Спустя ещё минуту Пулен, уже верхом, и со вторым конём в поводу, подъехал к её двери.

Прикрываясь, по возможности, туловищем коня, она, собравшись с духом и силами (вот чего, к счастью, не занимать этому телу – тьфу-тьфу – так это сил!), забралась в седло.

Ох, какое неудобное, она привыкла не к такому, а к современному. Впрочем, не будем врать самой себе – ездила верхом она в жизни всего два раза. За это время к седлу не привыкнешь! Да и не в таком она сейчас положении, чтобы капризничать.

Когда они с Пуленом подъехали к воротам, он уже был проинструктирован, и грозно потребовал, чтобы всё делалось побыстрей, и оставил за себя старшим сильно растерянного сержанта. Караульные и сам оставленный «за главного» если и были удивлены, или что-то заподозрили, прекословить и спрашивать что-либо всё равно не посмели.