Андрей Болотов - Жизнь и приключения Андрея Болотова, описанные самим им для своих потомков Том 2

Как у отца ее было их три дочери, то покойная старшая моя сестра взяла было ее к себе и хотела ее там у себя пристроить к месту и выдать замуж; но как кончина ее до того не допустила, то возвратилась она к отцу в дом, женившемуся между тем на другой жене, и бедняжка сия рада была, что она удалилась от своей мачехи и отпущена была к нам для житья.

Таким образом получили мы в сие время четвертого себе семьянина, и были тем и сообществом ее очень довольны. Она делала не только боярыням моим, но иногда и самому мне компанию, ибо была охотница читать книги и можно было с нею говорить обо многом; и как она была ко мне очень ласкова и всех нас любила искренно, то и мы все любили ее, как бы дочь свою родную.

Теперь расскажу я вам, любезный приятель, одно смешное приключение, случившееся со мною вскоре после приезда к нам помянутой племянницы и заставлю может быть вас раза два усмехнуться.

Жил от нас неподалеку и верст только за десять один очень небогатый дворянин, человек еще молодой, но всеми нами любимый и почитаемый. Как был он очень искателен и ко всем нам езжал очень часто и с своею женою, то и принимали мы его всегда как бы родного и были ласкою и приязнью его очень довольны, и я в соответствие ему и своим благоприятством крестил у него всегда детей с женою г–на Полонского.

У сего хотя недостаточного, но добрейшего и любезного нашего соседа, родилась около сего времени еще одна дочь. И как ее опять мне с г–жою Полонскою крестить надлежало, то убедительно званы мы были все на сии крестины к гну Рудневу.

Боярыням моим, не помню, что–то такое помешало сделать ему приездом своим удовольствие, но мне как надлежало необходимо ехать, то и полетел я в Полозово.

Сперва предлагали было мне люди, чтоб ехать нам туда в городовых санях, в каких в сии времена обыкновенно все еще езжали, когда куда надобно было налегке ехать, и представляли, что парами для сделавшегося от бывшей не задолго до того великой оттепели просова ехать никак было не можно; но как я только что освободился тогда от своей болезни и никуда еще после того времени не выезжал, то боясь, чтоб опять не простудиться, опровергнул я все их предложения и велел готовить возок, в котором мы обыкновенно все езжали и который был довольно просторный и теплый, и мое счастье было, что я сие вздумал.

Итак, отправился я себе в сей путь. Дорога была в самом деле очень просовиста, однако ехать все было можно; совсем тем, боясь, чтоб в вершине за селом Бузуковым необгрязнуть, решился я ехать от сего села до хотунской дороги большою дорогою, и ехал еще впервые от роду сим прогалком.

Но не успели мы на помянутую хотунскую дорогу възехать, как понесло нас так швырять, что я начал уже и проклинать оную тысячу раз. Этакой проклятой дурной дороги от роду я не видывал. Таки ухаб на ухабе и рытвина за рытвиною, и одна вдоль, другая поперек, третья накось, и то в ту сторону, то в другую, и я принужден был в просторном возке своем только что из края в край и из угла в угол попрыгивать и покачиваться.

Но мог ли я себе тогда вообразить, что самую сию, тогда проклинаемую, дорогу я чрез несколько часов после того любить и благословлять стану?

Как бы то ни было, но наконец, своротив с сей дороги вправо, приехал я в Полозово. Хозяин был мне очень рад, а особливо потому, что многих гостей не будет, а вскоре после меня приехали и Полонские, привезя с собою и брата г–жи Полонской, Николая Алексеевича Ладыженского, чему в особливости я рад был, ибо с сим человеком мне весьма было нескучно; и мы заговорились с ним. как с сведущим человеком, в прах о тогдашних политических и военных происшествиях и набольшую часть времени своего в сих разговорах проводили.

Между тем происходили крестины и после оных крестильный обед. После оного посидели мы еще несколько и все было хорошо; но скоро начали мы несколько тревожиться.

Время приближалось уже к разъезду по домам, а мы за разговорами того и не видали, что погода на дворе сильно переменилась и начинала несть ужасная вьюга и метель.

— «Как быть? говорим мы между собою; не лучше ли нам посидеть с полчаса еще времени, авось–либо поутихнет».

Все согласились на то; однако метель не унималась, но несла час от часу еще пуще прежнего.

— «Что делать? говорим мы наконец: знать не переждать нам этой погоди, а ехать время, вечер уже почти наступает».

— «Конечно так!» сказали все, ибо всем нам было известно, что по мализне дома хозяйского и по всем другим обстоятельствам ночевать нам тут никак было не можно, да были мы и не унимаемы.

Итак, распрощавшись с хозяином, сели мы и доехали; но что ж тогда воспоследовало с нами? На дворе казалось нам худо, а как выехали в поле, так и хуже того. Одним словом, такая ужасная метель, что ни зги было не видно.

«Эх! думал я тогда и говорил сам себе: как это нам ехать? и что это за беда! Если б можно было, то ни из–чего бы не поехал, но готов бы тут как–нибудь ночевать».

Не успели мы несколько десятков сажен от двора отъехать, видно было нам ничего ни вперед, ни назад. Возок г. Полонского, ехавший впереди, пропал у нас из глаз, а назади не видно было уже и деревни. Мысль чтоб не заблудиться и не попасть куда в вершину, начинала меня уже беспокоить.

Я прикликал человека, стоявшего позади возка, и говорил ему. «не лучше ли нам воротиться»? но он говорил: «доедем, судырь, не для чего ворочаться». Но мы с ним еще говорили, как поглядим, форейтер наш, умный мой человек Бабай, который и тогда был еще очень не велик, уже в другую сторону проскакал, уже видим подле себя кусты, которых прежде вовсе не было.

— Ба! закричал я тогда: куда это вы меня завезли, не туда!

Кучер, которого я за ревом ветра насилу докликался, признался, что ошиблись и бранил Бабая, хотя сам не умнее или еще глупее его был.

Кучером случился тогда быть у меня умной мой человек Антон Артамонович, человек очень недальновидный, и рассудка самого темного и короткого. Но как бы то ни было, но меня сие уже и гораздо трогало.

Метель несла от часу сильнее и занесла меня и в возке уже совсем, а мы добрым порядком уже своротили в целик и ехали, сами не зная куды. Я уже охал, горевал и боялся, чтоб не заблудиться.

О! сколько раз желал я уже тогда, чтоб попасть на упомянутую прежде сего прескверную хотунскую дорогу, уже и она мне сделалась тогда мила до чрезвычайности, но что наконец и удалось нам по желанию.

Нельзя изобразить, как обрадовался я, когда мы взобрались на оную, ибо утешал себя по крайней мере тем, что, несмотря на всю жестокую метель, нам дорогу сию за превеликими ее рытвинами, ухабами и буграми потерять будет не можно.

Людцы мои не успели на нее възехать, как и поскакали что ни есть мочи, жестокость вьюги их к тому побуждала; и я как ни боялся по худым дорогам ездить, и как возок мои с бока на бок ни качался и ни попрыгивал, однако я, сжав сердце, уже молчал и дал волю скакать как хотят.