Андрей Болотов - Жизнь и приключения Андрея Болотова, описанные самим им для своих потомков Том 2

Вышедши в лакейскую, не мог я узнать, кто б такое это был, но как он бормотал, что едет на завод и далее к г. Полонскому и рассудил мимоездом ко мне заехать, то покажись мне, что был то один несколько знакомый мне родственник г. Ладыженского, я и принял его, как должно было. Но как привел его в столовую, то увидел, что был то не он, а человек совсем мне незнакомый.

Стал я в пень и не знал что мне делать и как с ним обойтиться, ибо, принявши его как знакомого, совестно мне было его спросить, кто он таков. Между тем бормотал и говорил он так, как бы надобно какому неотесанному немцу, и все поступки его были совсем странные, что меня еще более удивило.

Не успел он сесть, как требовал, чтоб лошадям его дали овса и подделали под санки его подделки {Исправили полозья.}.

Усмехнулся я сему требованию и говорю:

— Хорошо, все это будет сделано!

А между тем горя нетерпеливостью узнать, кто б это был таков.

По счастию, известил он меня сам уже о том, кто он таков, а именно, что зовут его Андреем Михайловичем, что прозывается он г. Пушкин; что брат он Николаю Михайловичу; что сей отнял у него его лакея и что теперь ездит он по всему миру крещеному на чужих лошадях, на чужом коште и в чужом платье, одним словом был сущий волокита {Бродяга, скиталец.}, и проживал где день, где два, и везде служил вместо шутика.

— Хорош, хорош! — говорил я сам себе, сие услышав, и будучи до таких людей не охотником, был я ему не очень рад и спешил, как бы скорее его от себя спровадить, и для того велел скорее уж накрывать на стол; но как подъехала к обеду г–жа Ладыженская, Авдотья Александровна, то началась у нас тогда сущая комедия.

Я до того нимало и не знал, что госпожа сия имела искусство с сим родом людей особливым образом и так обходиться, что всякому должно со смеху надседаться; итак, тотчас и начала она над ним шутить и шпынять с таким искусством, что я замучился, делая себе принуждение, чтоб при госте не хохотать, и принужден был уходить вой, чтоб нахохотаться по воле.

Наконец, гостю моему мой прием и угощение так полюбилось, что захотелось ему и ночевать у нас. Но как мне сего не гораздо хотелось, то великого труда стоило уговорить его продолжить свое путешествие к г. Полонскому, и я принужден был дать ему проводника до Зыбинки, а неведомо как рад был, сжив с рук такого неожиданного друга и приятеля.

Вскоре после того при начавшемся декабре приближался наш годовой праздник. Мы затевали было праздновать его порядочным образом, и я нарочно было прибрал свой кабинет к сему времени и расписал в нем обои и печку; но так случилось, что из соседей и приятелей наших никому почти быть было не можно: иные были в отлучке, иной сам был имянинник, иной болен.

Итак, думали мы, что будет у нас только помянутый почтенный старичок, дед жены моей с его невесткою, Матреною Васильевною; но против чаяния и в самый праздник наехало и набралось столько гостей, что нам их и за столом усадить было негде, и досталось даже другой горнице; и мы весь сей день провели весело, и многие гости у нас даже и ночевали и провели и другой день у нас в разных увеселительных упражнениях.

А на вечер все мы ездили к соседу моему Матвею Никитичу, куда при нас подъехал и родственник его, Василий Панфилович Хвощинский, который не успел меня увидеть, как при всем обществе начал поздравлять меня с получением золотой медали в награждение за лучшее сочинение пред всеми прочими «Наказ для управителя», уверяя, что он читал о том сам публикацию в газетах.

Легко можно заключить, что известие сие меня крайне обрадовало и тем больше, чем было неожидаемее; ибо я так мало надеялся, что перестал уже и ждать, а менее думал, чтоб публиковано было о том в газетах.

Все соседи и гости, случившиеся тогда тут, поздравляли меня с сею оказанною мне честию, и я принимал с тем большим удовольствием сии поздравления, что утешала меня та мысль, что сей случай сделает имя мое всему государству известным и спознакомит со всем ученым светом.

Отпраздновав помянутый праздник, все последующие потом дни проводил я по привычке моей в беспрерывных и разных упражнениях, сколько мне разъезды по гостям и угащивание у себя часто приезжавших гостей дозволяло.

Я занимался наиболее в сие время отчасти в разном рисовании, отчасти в разных выдумках вещиц, служащих к увеселению.

Частое свидание с соседями и всегдашнее провождение с ними времени в разных играх подавало мне к тому повод, и все шло хорошо, весело и приятно; как вдруг в половине сего месяца поражены мы были нечаянно таким известием, которое всех нас и огорчило, и озаботило, и заставило позабыть на время все наши забавы и удовольствия.

Привез оное нам сосед наш г. Хитров, и состояло оно в том, что в старушке–Москве нашей было нездорово, и что оказывается моровая язва {См. примечание 11 после текста.}.

Сие было еще самое первое известие о сем ужасном несчастии, которому после сего вскоре подверглась вся столица.

Сказывал он нам сие хотя не совсем за достоверное и почитал более сам сие за одно враки; но как за несколько времени уже носились слухи, что язва, или так тогда называемая чума давно уже свирепствовала в Киеве, и что распространяясь час от часу более, дошла уже и до Севска, то судили мы, что весьма легко дойтить заразе и до Москвы и быть кем–нибудь туда завезенной. Сверх того и приезжие из Москвы сказывали и разглашали повсюду, что в оной все едят чеснок и оный при себе в предосторожность от поветрия носят.

Как несчастия сего тогда никто еще не испытывал и о чуме сей никто прямого понятия не имел, и зло сие всеми воображаемо было несравненно величайшим и пагубнейшим, то помянутое известие смутило всех нас чрезвычайно, погрузило дух наш в уныние и преисполнило сумнительствами и опасением.

Все мы твердили только, что если в Москве язва действительно оказалась или окажется, то верно не замедлит посетить и нас, и мы живучи почти на большой дороге, всего легче можем также подвергнуться сему несчастию; а сие и нагоняло на нас предварительно страх и ужас. И наше счастие еще было, что известие сие было не совсем еще тогда достоверно, и мы льстились надеждою, что может быть, то еще и неправда.

Таким образом, хотя известие сие сначала нас чрезвычайно напугало, но несовершенная достоверность оного скоро нас опять поуспокоила, и мы в надежде, что то неправда, скоро все сие и позабыли.

Сверх того, чрез день после того особливое и радостное для меня происшествие обратило все мысли мои на другое. Сей день был одним из достопамятнейших в моей жизни. В оный получил я посланную ко мне из Экономического Общества большую золотую медаль, которую присуждено мне было дать за мое сочинение: «Наказ для управителя, как ему управлять в небытность господина деревнями».