Андрей Болотов - Жизнь и приключения Андрея Болотова, описанные самим им для своих потомков Том 2

Во–вторых, достопамятен он был важными и великими происшествиями в свете. У нас продолжалась тогда война с турками, и самый сей год ознаменовался неслыханными и невероятными почти победами над ними на сухом пути и на море.

В самый оный разбит их визирь с многочисленною армией графом Румянцовым при Кагуле; взяты у них, по жестокой и кровопролитной осаде, Бендеры — Паниным, а графом Орловым разбит и сожжен весь их флот в Архипелаге при Чесме. Одним словом, мы изумили и удивили тогда весь свет своими победами и возвели себя на самую вышнюю степень славы и величия.

А с другой стороны достопамятен он был приездом к нам брата короля прусского, славного принца Гейнриха, который, будучи в Москве, равно как сглазил бедную сию старушку: ибо с самого того времени и начали в ней свирепствовать жестокие болезни и внедрилось в Москву моровое поветрие, которое свирепствовало уже во всей силе в Киеве и в других местах нашего отечества, и нагоняло на всех на нас неописанный страхе и ужас и тем очень много уменьшали наши радости о победах.

В–третьих, достопамятен сей год был и относительно до самого меня многими важными происшествиями, как–то: описанным выше сего межеваньем всех владениев моих, в Каширском уезде, и бывшими при том многими хлопотами и волокитами.

Во–вторых кончиною зятя моего г–на Травина и восприятием над оставшими детьми его опекунства, которое хотя и не было такое формальное, какие ввелись у нас после того в обыкновение, но все занимало и озабочивало меня много.

В–третьих, ездою моею в Кашин и привезением сына его к себе для воспитания, и обучения.

В–четвертых, многими болезнями и перевалками, бывшими в моем доме, но от которых собственно мы, благодаря Промыслу Господню, избавились.

В–пятых, прославлением имени моего во всем государстве чрез удачное решение заданной задачи и получение за то золотой медали, которые тогда были в великой еще диковинке.

В–шестых, многими выдумками и изобретениями моими, в течении сего года учиненными, и многими другими обстоятельствами.

Впрочем по благости Господней, препроводил я сей год со всеми ближними родными моими в совершенном здоровье и во всяком благополучии. Все мы были здоровы, веселы, покойны, всем довольны; а более сего, чего можно было желать в свете лучшего?

Дети мои час от часу возрастали, и подавали с каждым годом лучшую о себе надежду. Дочь моя Елисавета вступила уже тогда на четвертый год, умела уже все говорить и была милым и любезным ребенком; а и сыну моему Степану пошел уже третий год, он умел уже ходить и в состоянии был доставлять нам тысячи удовольствий и утехе невинных.

Сим окончу я сие мое письмо и скажу, что я есмь ваш, и прочее.

(Декабря 15 дня 1807.)

1771.

Письмо 148–е.

Любезный приятель! Начиная описывать вам в сем письме наш несчастный 1771 год, скажу прежде всего, что при начале оного я со всем моим семейством находился, по особливой милости Господней к нам, в вожделенном благополучии.

Все мы были здоровы, всем довольны и веселы и ничего нам не доставало к благополучию нашему, а оставалось только уметь оным пользоваться и его чувствовать: искусство, которое к сожалению не всякий смертный знает и которое всего важнее и драгоценнее в свете.

Год сей начали мы препровождать, как я прежде упоминал, в Калединке, находясь вместе со всеми тогда ближними родными в доме у тетки Матрены Васильевны, и у обедни в сей день были в селе Никитине, где я имел случай спознакомиться с господином Шеншиным, владельцем сего села, который зазвал нас всех к себе на перепутье.

Отобедавши же дома смолвились мы, старейшие, съездить в Хотманово к старинному моему по Москве знакомцу г. Давыдову, где нашли и многих других людей, и с ними провели весь день до самого почти ужина.

Но мне сей день был не очень весел по причине, что не с кем было тут и ни о чем разумном говорить, а упражнялись господа в премудрых разговорах о псах смердящих.

Хозяин, будучи до них и до звериной ловли смертельный охотник и нашед такого же в г. Шеншине, не переставал ни на минуту об них об одних говорить, и в том в одном провели все время.

Каково ж при таких ораторах быть было мне, ненавидящему духом сию охоту, и не находящем в разговоре о сем предмете ни малейшего удовольствия, и не могущему как тогда, так и во всю жизнь довольно надивиться тому, как господа сии могут находить столько предметов или паче сказать сущих ничего незначащих безделиц, и не только никакого внимания, но и самого слушания недостойных вещей к пересказыванию друг другу, и тому с каким удивительным вниманием и примечанием другие говорящего слушают.

Не один раз, смотря на таких говорунов, с душевным соболезнованием говаривал я сам себе:

«О, когда б господа сии хотя бы десятою долею такого внимания удостаивали разговоры о вещах важных и до существенного благополучия их относящихся! Но нет! к таковым не льнет у них ухо, а тотчас появляется скука и зевота. И удивительное прямо дело, как прилеплены многие к сей охоте и как всего жаднее к разговорам об ней и ненасытны в оных! Истинно, если б последовать и верить системе Пифагоровой, так можно бы почесть, что души их находились прежде либо в зайцах, либо в собаках и по смерти их переселились в телеса господ сих».

Как нас уняли было ужинать, то было бы мне еще скучнее провожать длинной вечер в едином безмолвии и в слушании таких премудростей, для меня непостижимых; но по счастию прислали к нам из Калединки нарочного с уведомлением, что приехал к тетке еще один интересной и никогда еще у ней небывалой гость, и сие принудило нас тотчас ехать туда, где и удалось мне по крайней мере вечер сего для провесть весело, в разных играх и разговорах, но лучших уже пред теми, с приезжим незнакомцем.

Гость сей был самый ближний наш родственник, и сын родного брата деда жены моей, следовательно ей внучетной, а теще моей, двоюродной брать.

Был он из той же фамилии Арцыбышевых, по имени Николай Григорьевич, и как ему никогда еще у нас тут бывать не случалось и я в первой еще раз его видел: то все мы приезду его были очень рады, а я всех больше, потому что нашел в нем человека хотя молодого, но знающего немецкий язык, охотника до наук и художеств и при том отменно любопытного.

С таким человеком не долго было мне сдруживаться. Мы проговорили с ним весь вечер о книгах и о прочем, и разговоры о том заняли нас так много, что мы и легши спать продолжали оные и почти всю ночь не спали; ибо ему хотелось весьма многое знать и он многие знакомые мне вещицы не только слушал с отменным вниманием, но даже записывал у себя в записной книжке.

Другое удовольствие мое в сей день было то, что я был опять совершенно здоров и не чувствовал более ни малейшей головной боли; и помогло мне и в сей раз удивительно чихание.