Андрей Болотов - Жизнь и приключения Андрея Болотова, описанные самим им для своих потомков  Т. 3

— Ах, Боже мой! воскликнули они прочитавши: можно ль было сего ожидать? Ну, поздравляем же тебя, батюшка!… Ах какая неожидаемость!… Да как же?… (подхватила моя жена), так нам туда и ехать, и перебираться со всем домом? — «Конечно (сказал я)! и что о том говорить, дело уже сделано, и переезжать необходимо. и скоро надобно, и вы начинайте уже и собираться.» — Ах, батюшки мои! (подхватила жена моя), да как это? да когда же это успеть можно? уже и теперь глухая осень, а того и смотри, что зима, и как это в такую пропасть можно ехать и со всем еще домом? — «Как бы то ни было (сказал я), и что ты ни говори, а переменить того уже не можно. Вот мне надобно и в Москву еще скакать». — Ах, батюшка! (подхватила она) уж нельзя ли тебе отказаться от того? нам право и здесь хорошо. Мы здесь уже обзаводились всем, и привыкли ко всему; на что нам этого лучше? так близко от двора; а то поезжай в такую даль, отбивайся от всех своих родных, отдаляйся от дома. А Бог знает еще ни то мы там лучшее найдем, ни то потеряем, право подумайте! — «Помилуй (отвечал я), как это можно!.. Это смех людской будет, если станем мы отбиваться; к тому ж сама ты знаешь, что мы того не искали и не добивались, а пришло это само собою, и видно воля на то Господня! Словом, и говорить о том нечего, а помышлять надобно о сборах».

Однако, что я ни говорил, но жене моей крайне не хотелось расставаться с Киясовкою, и чем более она о том помышляла, тем паче увеличивалось ее нехотение, и скоро довело ее до того, что она ударилась даже в слезы. Но я смеялся только ее малодушию и твердил ей, что об отречении и помышлять нечего, а чтоб лучше, не упуская времени, помышляли они обо всем нужном для предстоящего нам переезда.

Совсем тем и самого меня тогдашнее позднее осеннее время озабочивало немало. Я воображал себе все предлежащие нам трудности к перевозке всех завезенных нами из двора вещей и целого почти дома, с людьми, скотом, меблями и прочим, и предусматривал сам, что нам перевозка всего доставит множество хлопот, забот и затруднений; но мысль о необходимости того подкрепляла меня и ободряла много.

Итак, не долго думая, приказал я канцеляристу своему приготовлять все к предстоящей сдаче, а сам, засевши в свое место, принялся тотчас за сочинение инструкции своему преемнику, и в немногие часы настрочил ему превеликую, и не сомневался, что она князю будет угодна, ибо я не упустил ничего из вида. Но сколь малого труда стоило мне написать сию инструкцию, столь много напротив того смутился я и не знал, что мне предписать ему в рассуждение заведенного мною тут на опыт новоманерного семипольного хлебопашества. Князю неотменно хотелось, чтоб сей опыт продолжаем был во всей его форме и порядке, но как о господине Шестакове, бывшем некогда управителем в Бобриках, случилось мне слышать, что он человек хотя доброй, но сущий ахреян, и из простаков простак, и тупица настоящая; а все оное хлебопашество в основании своем имело особую обширную систему, и успех и польза от такового хлебопашества неинако могла ожидаема быть, как от непременного наблюдения, учрежденного распорядка, то полагая, что все сие простаку тому не влезет и в голову, и что он не только исполнит того, но и понять будет не в состоянии, что после и оказалось действительно так, как я думал; однако, чтоб не упустить и сего из вида, то написал я относительно и до сего хлебопашества превеликое и наиподробнейшее наставление, и раствердил все и все как сороке Якова, и чтоб простаку все понятнее могло быть, то изъяснил все нужное наипростейшими рисунками.

Исправя все сие и дорожа временем, поскакал я в Москву, и явившись к князю, благодарил его за оказанную к себе милость. Тут услышал и узнал я от секретаря нашего такое, чего я еще не ведал, и что меня еще более в доброте сердечной и честности характера княжова удостоверило. А именно, что как скоро богородицкой управитель умер, то многие из тамошних дворян, льстившиеся получить его место, подхватя почтовых, прискакали в Москву, и бросились с просьбами своими к князю Сергию Сергеевичу, а сей тотчас и прискакал–было наседать по прежнему на старика–князя, и просить об определении туда какого–то своего знакомца. Но старик–князь его предупредил, и разрушил все сии новые каверзы тем, что как скоро получил из Богородицка о смерти управителя уведомление, так в ту–ж самую минуту призвал его, секретаря, и велел писать помянутой ко мне ордер, и в тот же день с нарочным солдатом ко мне его и отправил. Итак, не успел князь Сергий Сергеевич, прискакав с просьбою своею, заикнуться, как старик ему сказал, что это уже поздно, что я уже определен, и что ко мне уже и ордер послан, а потому чтоб он и оставил его в рассуждении сего пункта с покоем. Итак, молодой князь, не солоно хлебав, ни принужден был почти со стыдом возвратиться.

Таковой поступок старика–князя заставил меня его еще более полюбить и сделаться к нему за то еще более усерднейшим. Он принял меня в сей раз отменно милостиво и благоприятно, опробовал совершенно сочиненную мною Шестакову инструкции и о земле наставление, и оставил у себя для переписки, подписания и вручения Шестакову, когда он приедет. Потом, поговоря со мною обо многом, относящимся до Богородицкой волости и таким тоном, что я мог заключить, что он не совсем доволен был управлением умершего управителя, отпустил он меня, сказав, что он на меня надеется как сам на себя, и что он находящегося там бобриковского управителя, которой не совсем ему нравится, и о котором дошли до него некоторые невыгодные слухи, предает совершенно в мою волю, и что если я найду за ним что–нибудь нехорошее, так бы только отписал к нему, и тогда он его тотчас отрешит и его там и не будет.

С сим расстался я тогда с моим любезным старичком–князем, и пробыв в Москве не более одних суток, возвратился в Киясовку, где нашел моих домашних уже убирающихся и совсем почти готовых к отъезду.

Итак, осталось нам только дождаться господина Шестакова для сдачи ему с рук на руки волости и всего до ней принадлежащего. Но сей ахреян не так–то скоро повернулся, как мы думали и ожидали; ибо где–то его в деревне отыскали, где–то он приехал в Москву, где–то он туда отправился, а мы его жди да подожди и горюй, что время час от часу становилось хуже и для езды неспособнее. Целую неделю принуждены мы были его дожидаться, но спасибо чрез то имели времени и досуга довольно к сделанию всех нужных к переезду своему приуготовлений; а, сверх того и распрощаться со всеми нашими соседями, которые все не успели услышать о нашем отбытии, как, несмотря на всю дурноту тогдашнего времени, приезжали к нам изъявлять свое об отбытии нашем сожаление и с намя распрощаться.

Кроме сего, надобно было нам отправить и бывших у меня учеников к их родственникам, ибо всех их с собою в такую даль забирать было и для нас отяготительно, да и родным их того не хотелось, а вместо того хотелось нам неведомо как уговорить ехать с собою помянутую девушку, госпожу Беляеву. Она, полюбив нас и к нам привыкнув, весьма охотно и сама того хотела; но великой труд мы имели уговорить и убедить старичка–отца ее отпустить ее с нами, и он не иначе к тому наконец согласился, как с условием, чтоб я подарил его бывшею у меня маленькою, обрезною, намалеванною на доске статуйкою, изображающего мальитка, которую как я ни любил; но принужден был уступить ему в удовлетворение желания всего моего семейства.